Из-за угла вынырнул блестящий джип и замер около нас, стекло водительской двери медленно опустилось, показалось лицо немолодого мужчины с носом-картошкой и глазами цвета молодой травы.
– Здравствуй, Сонюшка, – сказал он, – ты как? Получила новую газовую колонку?
– Спасибо, Егор Кириллович, – зачастила Софья, – снова с горячей водой живу. Буду за вас каждый день молиться, обо мне родители так не заботились, как вы.
Я едва сдержала удивление. Это и есть местный бог? Великий и ужасный волшебник Гудвин? Беспощадный мафиози? Человек, держащий в кулаке всех жителей Алаева и окрестностей? Беспощадный рабовладелец и, как говорят, безжалостный убийца?
Больше всего Егор Кириллович походил на клерка средней руки, сидящего под каблуком у жены и капризной дочери. Его круглое лицо украшали яркие зеленые глаза с наивным взглядом, на губах играла застенчивая улыбка. Седые волосы местного хозяина, похоже, стригли овечьими ножницами, а его клетчатая, слегка помятая рубашка явно была куплена на рынке. Вот машина у Бероева роскошная, но за рулем сидит он сам. Где шофер? Где охрана, обвешанная до зубов оружием? Сопровождение машин ДПС?
– Не наговаривай на отца с матерью, – покачал головой Егор Кириллович, – я их хорошо знал, достойные люди. А что за красавица рядом с тобой?
Соня обернулась ко мне.
– Познакомьтесь, Егор Кириллович, моя лучшая подруга Таня Михайлова, из Москвы приехала.
– Добрый день, солнышко, – еще шире улыбнулся Бероев, – отдохнуть решила? У нас тихо, воздух упоительный, вот только в декабре погода не радует, слякотно. Лучше летом приехать, фрукты, ягоды, рыбалка знатная.
Я чуть ли не в пояс поклонилась местному царю.
– Здравствуйте, я ненадолго, вчера с поезда, а сегодня назад отправляюсь.
– Чего так? – с хорошо разыгранным изумлением спросил Егор Кириллович.
Я постаралась изобразить смущение.
– Ну… вообще… э…
– Да ладно, Танюша, – махнула рукой Соня, – Егору Кирилловичу можно правду сказать, он смеяться не будет и не осудит. Замуж моя подружка хочет, никак жениха найти не может, в Москве одни обмылки или те, кому прописка нужна. У Танечки своя квартира, достойная зарплата, а семьи нет. Разве женщине без мужчины можно? Вот я ей и предложила к Таисии обратиться.
– Правильно, – кивнул Егор Кириллович, – отлично придумала. Танечка, не переживай, Таисия свое дело знает, к весне свадьбу сыграешь. Такая красивая девушка долго в девках не засидится.
– Спасибо, – прошептала я, – мечтаю получить штамп в паспорте.
Бероев помахал нам рукой и вдруг заботливо спросил:
– Как до вокзала доберетесь? Может, Романа прислать?
Соня всплеснула руками.
– Не заслужила я вашей заботы. Дед Георгий нас на своей таратайке отвезет.
– Ладушки, – хлопнул рукой по рулю мэр, – поеду к Малышевым, у них невестка задурила, надо с ней по-отечески побеседовать. Доброго тебе, Танечка, пути и жениха хорошего.
Джип стартовал с места, мы с Соней дошли до конца улицы, повернули налево и очутились около одноэтажного дома из серого кирпича. Софья посмотрела на часы.
– Отлично, успеешь до отъезда помыться, пообедать и отдохнуть.
Ровно в восемь вечера крепкий темноволосый и усатый мужчина, которого, на мой взгляд, никак нельзя было назвать дедом, поволок к разбитым «Жигулям» огромный чемодан.
– Ну девка, – отдуваясь, бубнил он, – приехала на сутки, а багажа взяла на год. Чего там такое тяжелое? Кровать или стол с собой прихватила?
Соня засмеялась.
– Гостинцы мои там. Варенье, фрукты сушеные, овощи консервированные, тушенка из барашка. Где Танюшка в своей столице джем из тутовника найдет или настоящие баклажаны с ореховым маслом?
Мужчина вытер лоб рукой.
– Был я в ихней Москве. Кавардак полный. Не жизнь, а карнавал идиотов. Бегут, орут, толкаются, на ноги наступят – не извинятся, а тебя же еще и отчихвостят. Еда поганая, свежего не найти. Чтобы куда доехать, надо под землю лезть, в духоте трястись. Живет народ в многоэтажных домах, дворы машинами забиты, посидеть негде, с соседями не дружат, особняком держатся, если кто в подъезде помер или ребенок на свет появился, никто вместе плакать или радоваться не станет. Вернулся я в Алаево и думаю: счастливый ты, Георгий, человек, довелось в нашем городе родиться, а не в вертепе.
Продолжая на все корки ругать столичные порядки, Георгий довез нас до вокзала, куда без опоздания прибыл поезд.
Я не церковный человек, но, когда состав медленно поплыл вперед, оставляя позади платформу и Софью, машущую рукой, мне вдруг захотелось перекреститься.
Спустя минут десять раздался стук в дверь.
– Входите, – крикнула я.
В купе втиснулась проводница.
– Ваш билет, пожалуйста.
Я протянула проездные документы и тысячу рублей.
– Хотела вместе с подругой поехать, но она не смогла хозяйство бросить. Сделайте одолжение, не сажайте никого на пустую полку.
Девушка спрятала купюру.
– У нас вагон СВ, а не плацкарта, – гордо сказала она, – если пассажир два билета приобрел, а поехал один, никто его не побеспокоит. Хотите, помогу вам чемодан на полку поднять? Он такой здоровенный, ни наверх, ни под постель не влезет.
– Спасибо, пусть в проходе останется, – поспешила я отмести любезное предложение, – подружка домашних консервов мне в подарок надавала.
– Он пройти мешает, – не успокаивалась проводница.
– Мне ходить некуда, – засмеялась я, – почитаю и спать, а утром уже Москва.
– Передумаете, зовите, – заботливо предложила она и ушла.
Я тщательно закрыла дверь на защелку, потом отстегнула ремни, подняла крышку здоровенного чемодана и спросила:
– Не задохнулась?
Глава 2
В чемодане лежала, свернувшись клубочком, худенькая, буквально прозрачная женщина. В ее взгляде было столько страха, что у меня от жалости заныло сердце.
– Извини, если сильно трясли, – сказала я, – но иначе никак не получилось. Эй, ты жива?
– Да, – раздалось из чемодана, – мы уже в поезде?
– Приближаемся к Москве со скоростью восемьдесят километров в час, а может, даже сто, – бойко отрапортовала я, – вылезай.
– Лучше здесь останусь, – прошептала женщина, – мне страшно.
– Все неприятности позади, – оптимистично пообещала я, – можешь спокойно устраиваться на свободной полке.
– Боюсь, – затряслась моя спутница, – вдруг кто войдет? Нет, нет.
– Дверь заперта, – попыталась я ее успокоить, – на все задвижки.
– Нет, нет, – твердила она.
– Хочешь, опущу на окне штору? – спросила я.
– Да, пожалуй, – согласилась Лена.
Я потянула вниз дерматиновое жалюзи.
– Теперь лучше?
– Вроде да, – прошептали из темноты.
– Леночка, – ласково сказала я, включая в купе свет, – забудь об Алаеве и Бероеве, тебя впереди ждет только хорошее.
Елена вздохнула и заплакала.
– Не знаю, думаю, ничего хорошего не будет, мне следовало остаться в лаборатории.
– И там умереть? – разозлилась я.
– Я уже давно мертвая, – пролепетала Лена, – похоронена, никому мое воскрешение счастья не принесет.
– Ну раз уж ты вылезла из могилы, так хоть поешь, – предложила я.
Лена села.
– Мы далеко от Алаева отъехали?
Я глянула на часы.
– Сорок минут катим.
– Ой, – обморочным голосом отозвалась Лена, – лучше я пока здесь полежу.
Едва договорив, она снова упала на дно чемодана-гиганта и захлопнула крышку. Я легла на полку и закрыла глаза. Любому нормальному человеку поведение Елены покажется более чем странным, но мне понятно, почему она отказывается вылезать и намерена провести всю дорогу до столицы в укрытии. Вы тоже посочувствуете несчастной, когда узнаете, что с ней произошло.
В середине ноября Чеслав собрал нашу группу у себя в кабинете и неожиданно спросил:
– Кто смотрел сериал «Непобедимый»?[2]
В комнате повисла тишина, потом мой муж Гри признался:
– Ну, я видел пару серий.
– Вау, ты фанат Моркова, – не упустила случая подколоть коллегу Марта, – брутальный мужчина, бицепсы-трицепсы, горячий взгляд, грудь колесом. А как он стреляет! С пяти шагов в гору попадает!