– Строго у вас, – удивилась я, – обычно в клиниках, особенно с охраной, не заморачиваются.
– Санаторное отделение у нас типа сейфа, заперто со всех сторон, – вздохнула Ира, – спросишь там на рецепшен старшую сестру Юлию. Пока по территории пройдешь, я ей позвоню.
Если Марта Карц могла впустить Иру в манящую весельем клубную жизнь столицы, то одетая в зеленый халат Юля чувствовала себя хозяйкой в строго закрытом отделении. Без всякого смущения она провела меня в роскошно обставленный кабинет и объявила:
– Алексей Юрьевич, это Таня, жена одного нашего знаменитого артиста.
– Садитесь, дорогуша, – пророкотал добродушный толстяк, отрываясь от компьютера. – Юляша, вели нам чайку подать, на улице зябко, как-никак декабрь! Хотя я помню годы, когда в Москве зимой термометр стабильно держался на отметке минус двадцать пять, а сотрудники ГАИ стояли на дорогах в белых валенках и светлых тулупах из овчины. М-да. Что вас, душенька, сюда привело?
– Муж плохо себя чувствует, – потупилась я, – сначала маялся бессонницей, потом, наоборот, стал постоянно дремать, перепутал день с ночью. До девятнадцати часов зевает, еле двигается, на все предложения, даже самые заманчивые, отвечает стандартно «ничего не хочу». А после восьми оживает, энергия бьет ключом, бегает как электрический веник, в кровать его не загнать! На работе у него пошли сложности, Гри стал хамить коллегам, а сейчас еще и за бутылку хватается. Боюсь, я не очень хорошо объясняю.
– Наоборот, солнышко, вполне понятно, – приободрил меня Гладков, – естественно, за глаза диагноз я не поставлю, но, судя по услышанному, большой трагедии нет. С подобными состояниями мы легко справляемся. Вам повезло, недавно освободился пятый коттедж, сейчас там идет уборка. В среду можете привезти мужа. Это наш прайс.
Я посмотрела на листочек с ценами и постаралась не измениться в лице. Интересно, при помощи каких средств в «Созвездии» выводят из депрессии пациентов? Покрывают их золотом? Украшают спальни изумрудами и рубинами? Выписывают для развлечений звезд мирового шоу-бизнеса уровня Мадонны? За что нужно отдать сумму, в которой я никак не могу сосчитать нули?
– Оплата по желанию, – цвел улыбкой Алексей Юрьевич, – можно безналом, наличкой, рубли, евро, доллары. Хотите – вносите сумму единовременно, если вам удобнее разбить платежи по декадам, месяцам, неделям, нет проблем. Мы всегда идем навстречу клиентам.
Я изобразила придирчивую особу.
– Хочется сначала посмотреть на помещение.
– Конечно, солнышко, Юлечка вас проводит, – потер пухлые руки Гладков, – сейчас только узнаю, закончили ли обработку дома.
– Есть еще одна проблема, – сказала я, когда Алексей Юрьевич закончил переговоры с Юлей по селектору. – У моей сестры подрастает дочь, девочка с большими проблемами. Вы слышали о синдроме Фаултона?
– Вашей племяннице установили такой диагноз? – поразился Алексей Юрьевич. – Вам повезло попасть к грамотному специалисту. Эта болезнь мало известна, и, если уж честно, наука пока перед ней бессильна.
Я издала протяжный стон.
– Знаю! Но через пятые-десятые руки до нас дошла информация о Сергее Козлове, который успешно лечит таких людей.
Алексей Юрьевич погасил улыбку.
– Козлов умер.
– Боже! Какое несчастье, – всхлипнула я, – нам о нем взахлеб рассказывала Вера Киселева, сестра Галины Юдаевой, находившейся на попечении этого замечательного специалиста. Верочка предупредила, что лечение стоит денег, но Галя стала нормальным человеком.
В глазах Гладкова появилась откровенная жалость.
– Душенька, о мертвых принято говорить либо хорошо, либо ничего. Но вам лучше знать нелицеприятную правду. Козлов был энтузиаст, он основал лабораторию, пытался справиться с синдромом Фаултона, создал стройную теорию о влиянии гипноза на больных. Работал день и ночь, не завел семьи, спал в этом кабинете. За увлеченность делом его любили и врачи, и медсестры, подчас прощали моему предшественнику невоспитанность, грубость. Лиза Лапкина за ним словно за малышом приглядывала, но Сергей никого не вылечил. У него в исследовательских палатах проживало четверо больных, ни один из них не адаптировался и не стал нормальным членом общества.
– Вот мошенник, – цокнула я языком.
– Вовсе нет, – встал на защиту коллеги Алексей Юрьевич, – Сергей просто заблуждался. В истории медицины много страниц, и не все они заполнены описанием побед. В древние времена лекари находили камни особой формы и обкладывали ими больного, они считали, что таким образом изгоняют из тела хворь. В Средние века от чумы пытались избавиться при помощи земли, заболевшего закапывали в яму и думали, что ему помогают. А сколько ошибок в фармакологии? Опиум считался безобидным болеутоляющим, его в девятнадцатом веке прописывали даже грудным детям при желудочных коликах. Но всегда находились врачи, которые, не сдаваясь, шли к своей цели. Доктор Эдуард Джениер, первым прививший оспу, наш хирург Пирогов, сделавший первую операцию под наркозом на поле боя, Илизаров с аппаратом для костей, Святослав Федоров с искусственным хрусталиком, – все прошли через огромные трудности, прежде чем сумели доказать свою правоту. Науке нужны и ложные теории, без них, пусть вам это не кажется странным, нет прогресса. Когда-нибудь синдром Фаултона победят, и это будет победа и Козлова. Но пока рассчитывать не на что, у Сергея не было ни одного положительного результата.
– А куда делись больные после кончины врача? – вернула я собеседника с высот науки на землю.
Алексей Юрьевич удивился:
– Ну… кто куда, а почему вы этим интересуетесь?
– Похоже, их родственники очень заботливы, платили деньги, надеялись вылечить несчастных, – сказала я.
– Вероятно, – согласился Гладков.
– Может, они нашли второго Козлова? Пожалуйста, проверьте, куда уехали бедняги?
Алексей Юрьевич не стал спорить и взял «мышку».
– Фамилий и имен я не назову, это нарушение врачебной тайны. А в остальном… так! Одна из женщин умерла накануне выписки. Остальных, двух мужчин и девушку, забрали члены семей, других сведений нет.
Не успела я переварить эту информацию, как в кабинет вошла Юлия.
– Можно посмотреть коттедж, – объявила она.
– Прекрасно, – обрадовался Алексей Юрьевич, – ступайте, подумайте и завтра возвращайтесь с ответом. Вынужден поторопить вас с принятием решения, вип-палаты у нас долго не простаивают.
Мы с Юлей вышли во двор – и схватились за руки. Сильный порыв ледяного ветра чуть не сбил нас с ног.
– Ну и погода! – закричала медсестра и закашлялась.
Я молча семенила за Юлией. Идти пришлось довольно далеко, в конце концов мы очутились в небольшом домике и сняли в прихожей верхнюю одежду.
– Давайте расскажу вам об отделении, – предложила Юля, натягивая на сапоги бахилы, и, не дожидаясь реакции спутницы, начала лекцию.
Через пять минут я узнала, что территория вип-отделения тщательно охраняется, больные между собой не общаются, они гуляют в двориках, прилегающих к домикам. Посещать клиента могут лишь близкие родственники, им выдают пропуска с фотографиями. Никого из посторонних сюда не пропустят. Высокий забор, будка охраны, камеры и тщательно запертые двери, – просто тюрьма, а не санаторное отделение. Психически нестабильного человека постоянно стерегут, при нем неотлучно находится медсестра, она живет с пациентом, не покидает его ни на минуту, служит для него мамой, другом, выслушивает жалобы, развлекает его. После того, как подопечный покидает клинику, медсестре запрещается с ним встречаться.
– А если больной здесь находится год? – удивилась я.
Юля развела руками, на ее правом запястье сверкнули бриллиантами дорогие, похоже, антикварные часы, наверное, доставшиеся медсестре от мамы или бабушки.
– Значит, она с ним проведет двенадцать месяцев, это часть терапии.
Я поправила растрепавшиеся под капюшоном волосы.
– И жены, чьи мужья здесь оказываются, не ревнуют их к молодым леди в белых халатах?