Она же была для меня чудом мира! Светом в оконце, целью и смыслом, волнением и наслаждением! А стала... дрожащим мясом с дыркой.
"Любовь измеряется мерой прощения,
привязанность - болью прощания,
а ненависть - силой того отвращения,
с которым ты помнишь свои обещания".
Любовь? - Она поступала "правильно", "все так живут", "жена добрая". Следует "Домострою", исполняет заповедь божескую: "жена да убоится мужа своего". В этом нет её вины. Мне не за что её прощать.
Ненависть? - Я ей ничего не обещал. Не сложилось такой ситуации - "обещание". Ненавидеть её... не за что.
Но... А зачем она мне? Есть же много красивее, моложе, умнее, веселее, интереснее... Лучше.
Эта... Зачем?
-- Тебя следует вернуть мужу.
Она вздрогнула. Не сдвинулась, только ещё сильнее пригнула голову к полу. И пригибала сильнее с каждой моей фразой. Будто гвозди вколачивал.
-- Ты - не интересна. Нет причины тратить на тебя время. Ты уже не станешь. Чем-то. Поздно. Той, какой ты была, которая так волновала и нравилась мне когда-то - уже нет. И никогда не будет. Ты - мусор. Ваша Вислица - подходящее место для таких... отбросов. Твой Казимир - гармонично золочёный крысюк на тамошней куче дерьма.
Её трясло всё сильнее. Меня, кстати, тоже. Хоть бы голос удержать. Без рычания и воя. Вовсе не академически-нейтрально-доброжелательное повествование.
-- У меня нет причин заниматься тобой, принимать участие в твоей судьбе. Ни одной. Кроме памяти о наших встречах. Ради той, уже исчезнувшей девочки, от которой у тебя только имя, я вожусь с тобой, просто - смотрю на тебя. Зря смотрю. Впустую. Не ной. Я запрещаю тебе плакать.
Она проглотила начавшийся всхлип. Сумела. Чуть слышно, с задержкой выдохнула. Дрожь видимыми волнами проскакивала по её телу, но дыхание сумела удержать.
-- Хорошо. Я возьму тебя. Рабыней. Ты будешь делать, что я велю. У тебя не будет иной цели, нежели стремление услужить господину. Мне. Ни муж, ни дети, ни даже твоя собственная душа - не важны. Только господская воля. Над душой и телом, умом и сердцем, горем и радостью. В этом мире и в мире горнем. Ни бог, ни дьявол не оспорят моей власти. Даже смерть не освободит тебя. В мою власть - навечно. Согласна? Подумай. И пусть будет твоё да - "да", а нет - "нет". Если "нет", то я отпущу тебя на волю. Сразу.
"На волю"? Это куда?
"Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества".
Какую "волю" она может найти в здешнем "обществе"? Кто навяжет ей свою волю, едва она выйдет со двора? - Любой, у которого больше кулак.
Она молчала. Только дрожало тело, подрагивали смотрящие на меня молочно-белые ягодицы, тряслись отвисшие груди, колыхались жировые складки на боках.
-- Д-да. Господин.
Понимает цену свободы? Или просто... никогда не задумывалась, не представляет что делать с этой... абстракцией?
-- Тогда пошли.
Она неуклюже попыталась подняться. Я протянул руку и, когда она ухватилась, подтянул лицом к лицу. Совершенно измученный больной взгляд. Но не тупой, остановившийся. Или хитрый, просчитывающий. Твёрдый. Замученный, но - разумный.
В ней был когда-то крепкий стержень. Она ничего не боялась, кроме пожара и мышей. Может, что-то осталось?
После семи лет непрерывного прессинга? В роли дичи на "дикой охоте" придворных? "Ату её!". - Вряд ли. Даже и взрослые мужчины просто в одиночке за семь лет сходили с ума. А то и быстрее.
***
"Процесс 193". 265 человек, 3,5 года в тюремных казематах, к началу процесса 43 - скончались, 12 - покончили с собой, 38 - сошли с ума.
Молодые люди её, примерно, лет. С идеей, среди товарищей. На родине, в своём языке, вере и обычаях. Под защитой хоть тюремного, но закона. Под властью равнодушных, но лично не озлобленных надзирателей.
Она - одна. На чужбине. Среди злобы.
***
Как "стая обезьян" может загнобить парию... Психика человеческая ломается за часы. Тут - годы. Но хоть корешки какие-то остались? Прежнюю душу не вернуть, но, может, как с Суханом - вырастить новую? Достойную. Из тех корешков.
Саввушка в Киеве в застенке у Укоротичей, даже и чувствуя, не смог выкорчевать мои "корешки". Может, и Пясты с блюдолизами...? Правда, семь лет...
-- Я... я страшная? Противная? Бритая?
Женщина. Внешность - первое.
"Клин - клином".
-- Да.
Стащил бандану с головы. Наклонился к ней темечком.
-- Как я.
Глаза распахнулись. Кажется, она поняла, что обривание не есть унижение, втаптывание, но возвышение, приобщение. К чему-то... "зверо-лютскому".
И мы отправились в баню.
Постоянно топившаяся во время моего пребывания, она ещё не остыла. Здесь, в пляшущем свете прилепленного к оконному наличнику свечного огарка, бывшая Самая Великая Княжна Всея Святыя Руси, правнучка Мономаха, княгиня Висленская, Елена Ростиславовна приняла своей рукой и волей ошейник рабыни и "заклятие Пригоды".