Никита просмотрел на него.
– Будете слушать?
Тот пожал плечами.
– Давайте… Фантазируйте…
Истрия, которую мы рассказали товарищу по несчастью была написана очень крупными мазками. Мы за время пребывание в этом мире что могли вспомнили события, чудом застрявшие в глубинах наших мозгов.
Мы рассказывали так, словно пересказывали кому-то сюжет фильма – не торопясь, иногда возвращаясь и уточняя подробности. Начали, разумеется, с Фестиваля. С Московского, 1985 года, я рассказал о Фестивальном КООДе – Комсомольском Оперативном Отряде Дружинников, в котором довелось работать. Потом перескочили на Московскую Олимпиаду 1980 года. Рассказали про олимпийского Мишку и закрытие Олимпиады… Про смерть Высоцкого. Я вспомнил про землетрясение в Спитаке…
Мы вспоминали, иногда перебивая друг друга и добавляя какими-то чудом сохранившимися в памяти одного из нас нюансами. Рассказали про вход наших в Афганистан. Я припомнил про сбитый «Боинг», что каким-то манером залетел на Камчатку и как наша пресса врала по этому поводу, припомнили и про четвертую Звезду Героя у нашего Генсека и труды художников рисовавших Генерального Секретаря с необычно широкими плечами…
– А потом придет время, которое позже назовут «Гонкой на катафалках», – сказал Сергей. – Одним за другим, на протяжении пары лет уйдут из жизни Брежнев, Андропов, Черненко…
– И как черт из табакерки выпрыгнет некто Горбачев… – продолжил я. – И начнется Перестройка.
– Брежнев, когда? – спросил до сих пор молчавший главный комсомолец.
Мы переглянулись. Даты – это все-таки самое слабые место. Мы точно знали, что случится, приблизительно представляли очередность событий, но вот точные даты… Кто ж знал, что это может когда-нибудь понадобиться?
– Дорогой Леонид Ильич помрет вроде бы 1982 году… – неуверенно сказал Никита. – В ноябре. Вроде бы после ноябрьских праздников….
– Не может быть… – пробормотал он.
– Почему это «не может быть»? – спросил я. – Все люди смертны и Генсеки не исключение… И помрет точно где-то в ноябре. Я помню трансляцию похорон по телевидению. Тогда показалось, что его в могилу уронили.
– Да не уронили его, – поправил меня Сергей. – Просто совпали в один момент опущение и залп салюта. Вот показалось, что его туда бросили…
– Кто вы? – наконец спросил он. Копилочка, похоже, дала трещину или вовсе разлетелась на части. Какие-то стены в комсомольском мозгу рушились. Прошлый опыт, в котором укладывалась Вселенная со своими законами, плавился, сливался, исчезал…
– Если коротко и непонятно – мы гости из альтернативной реальности.
Он не ответил, но на лице проявилось такое удивление, что я поспешил объяснить.
– Я ведь и говорю – коротко и непонятно. – Понятно мы и сами ничего объяснить на сможем. Просто примите как данность, что мы попали в нынешний 1973 год этой реальности из 2020 года какой-то иной.
Он посчитал в уме.
– То есть нам всем по шестьдесят с гаком лет и у нас за плечами имеется прожитая жизнь? Как?
– Вы не понимаете?
Он медленно кивнул.
– И мы тоже не понимаем. Это не научный эксперимент. Это или случайность, или произвол непонятных сил…
– Каприз Мироздания.
Ситуация пришла в точку, когда нужно было либо верить, либо нет.
– Вы вроде бы, нормальные ребята, – сказал он. – Если все это правда, то почему вы…
– Почему молчали?
Он кивнул.
– Ну вот сказали вам. Вы нам поверили?
Он не ответил.
– Вот именно поэтому и не пошли. Все, что с нами произошло не имеет материалистического объявления. В церкви нам бы может быть и поверили бы, но зачем мы там?
– И, кстати, имейте ввиду, что если тут у нас все обойдется, то мы ничего вам не рассказывали… Будем считать, что это все нам почудилось.
– Почему мы стали заниматься музыкой, а не пошли в предсказатели понимаете? Музыки мы помним – море, а вот событий… Кто знал, что так сложится?
Я вздохнул.
– Большая часть музыки не наша. Большая часть песен была бы написана в самое ближайшее время или у нас, или на Западе. Мы можем точно сказать кто это сделает, если мы немножко подождем…
– Например нашу песню о Комсомоле напишут Пахмутова и Добронравов.
– Про Перестройку и Горбачева поточнее можно?
– Знаете его?
Тяжельников кивнул.
– Да. Был такой период в конце истории СССР, когда мы захотели дружить со всем миром. В экономике что-то вроде НЭПа, в политике – отпустили вожжи… Все стали свободными.
– Кончилось это тем, что СССР распался на 15-ть независимых государств, а ГДР и ФРГ, напротив, объединились. Все соцстраны быстренько вступили в НАТО. Мы, Россия, перестали быть сверхдержавой, но люди об этом не особенно горюют, так как в магазинах всё есть, если есть деньги, то можно, не дожидаясь очереди, купить любой автомобиль или квартиру.