Дефо был современником не только темных предрассудков, в силу которых еще верили в дьявола и жгли ведьм. Он был современником великого научного переворота, ньютонианского, подготовленного мощным, по существу, атеистическим свободомыслием, вовсе отрицавшим бога или оставлявшим за ним место «первопричины», которая может уже и не учитываться при рассмотрении законов природы. По сравнению с крайними материалистами, какие тогда тоже были, сам Ньютон не является полным атеистом, как не являлись таковыми ни Гоббс, ни Локк, ни их прямые ученики, но для Дефо все «гоббисты» – это «слуги дьявола».
В безверии Дефо видел признак прежде всего социальный. Ведь это было свободомыслие «сверху», распространявшееся в привилегированной среде, которой Дефо не доверял, которой он страшился. В общем плане ситуация разобрана Энгельсом: «новая… форма материализма оставалась аристократическим… учением, и поэтому оно было ненавистно среднему классу, являясь в глазах этого класса и еретическим, и направленным против его интересов».[26] Вот, например, Болингброк – государственный деятель и философ, последователь Гоббса, лидер новой аристократии и вместе с тем один из тех, чьи идеи имели своими отдаленными последствиями мощнейшее демократическое движение во Франции на исходе XVIII столетия. Дефо, как мы знаем, зависел от него, наблюдал его непосредственно, и если бы спросили мы мнение Дефо о Болингброке, то он, должно быть, ответил бы нечто вроде нам известного: «Для себя лишь хочет воли…» В «Тайной истории белого посоха», излагая историю министерских интриг, он, собственно, так и написал.
Ф. Энгельс говорит: «…новое учение не только приводило в ужас благочестивый средний класс, – оно в довершение всего объявило себя философией, единственно подходящей для ученых и светски образованных людей, в противовес религии, которая достаточно хороша для необразованных масс, включая сюда и буржуазию».[27]
Как мог смотреть на свободомыслие «для избранных» тот, кого друг Болингброка, доктор Свифт, презрительно обозвал «безграмотным»? Со своей стороны, Дефо назвал Свифта «циником». Для Дефо свободомыслие духовно-сословной верхушки было в первую очередь проявлением своекорыстия, своеволия, заботой исключительно о своих интересах, которые не должны быть ущемлены никакими, так сказать, «предрассудками». «Пусть их погрязают во мраке невежества, а мы прежде всего не будем связывать себе руки ничем, в том числе и „волей господа бога“», – такова шедшая сверху тенденция, она и вызывала у Дефо тревогу: «Горим!»
Один из министров, имея в виду Свифта, сказал, что «дублинского декана» можно заставить замолчать только силой целой армии: за него встанет вся Ирландия. Свифт выступал в защиту народа, но есть одно существенное различие между ним и Дефо. Автор «Прошения бедняка» говорил прямо голосом народа. А слова о Свифте, целой армии и Ирландии – это хотя и красноречивые, но все же только слова, фраза, легенда. Ни один из мыслящих современников Дефо не жил вместе с народом так, как он, ни один из них и не принимал практического участия ни в каком из больших событий, за исключением журнальных битв. Все было издалека и зачастую свысока. А Дефо бывал в бою с оружием в руках. «Черную смерть» – чуму не со стороны наблюдал, в «большом пожаре» горел, стоял у позорного столба и неоднократно судим был людьми, собственные преступления которых исчислялись в цифрах астрономических.
Дефо – человек улицы и толпы в прямом смысле слова. Его книги о дьяволе и привидениях – это борьба с темнотой, какую высокие умы считали для «толпы» нормальной.
Как всегда, у Дефо простая, доходчивая и убедительная речь о тех вещах, что многим мнятся и мерещатся, а Дефо, разделяя вроде бы с «темным человеком» его страхи и предрассудки, исподволь разрушает их, подобно тому как он обезвреживал изнутри деятельность оппозиционных журналов и газет. Классифицировал он преступления и преступников – классифицирует призраков и привидения. Он даже со священным писанием вступает в спор относительно существования нематериальных тел…
Конечно, Дефо был человеком своей эпохи, вполне обычным и даже подчас отсталым человеком, верившим в волю всеблагого провидения и в злую дьявольскую силу безо всяких кавычек, однако свою веру стремился он верифицировать настолько фактографически, что от такой проверки только шаг до разрушения всякой мистики. И ведь характерно, что одновременно с магическими историями писал он «Наставление виноторговцам», «Краткий очерк жизни шести воров» и «Очерк о литературе».
У Дефо не только нечистая сила подвергается практическому анализу, но так же, буквально на ощупь, как проверял он платье призрака в «Очерке о госпоже Вил», приближается он к святым и патриархам.
Нарушая веками установленную дистанцию, хочет он их рассмотреть вплотную, по-свойски. Святые очеловечиваются у него не в праведническом смысле, а прямо практическом, на страницах Дефо они живут мирской жизнью повседневных человеческих забот. «Наставление виноторговцам» написано тем же пером, каким в «Истории дьявола» дан следующий портрет: «Ной, усердный трудолюбивый человек, высадившись со всем своим семейством в богатых тучных долинах Армении или там где хотите, у гор Кавказа или возле Арарата, тут же приступил к делу, занявшись обработкой земли, выращиванием скота, сеянием хлебов, среди прочего и посадкой плодоносных деревьев. В том числе посадил он и виноград, из гроздьев которого стал, без сомнения, делать вино, какое, кстати, и до сих пор в тех краях делается, исключительное по качеству вино, насыщенное, сладкое, крепкое и на вкус приятное. Не могу пространно спорить с теми из критиков, которые все совершившееся в дальнейшем относят целиком за счет того, будто Ной не знал действия вина…»
Нет, со своей стороны, Дефо уверен, что наш праотец прекрасно разбирался в винах, но вмешался дьявол и… Дальше уж и мы не будем входить в сложные полемические вопросы библейской истории.
Эти книги Дефо интересны еще и автобиографически. Всю жизнь сопровождала его некая повседневная, бытовая демонология, коллекционировал он совпадения, казавшиеся ему знаменательными дни, даты и ситуации. Робинзон, например, удивляется, что родился на свет и был выброшен бурей на берег он в один и тот же день, 30 сентября – этот день, подозревают, мог быть днем рождения самого Дефо, и таких фаталистических примет в личной и всеобщей истории собрал он множество. Интерес Дефо к демонологии и ангелогии как бы раздразнил судьбу, и ему самому была доказана нешуточность провиденциальных сил.
Перед самим Дефо вдруг в самом деле возник некий «призрак». «Вероломный и презренный враг» – определил своего противника Дефо. Зная неробкий его характер, биографы долгое время не сразу могли установить, в какой стороне и на каком уровне искать этого врага. У него за долгую жизнь бывали разные противники. Многих боялся он, заискивал перед многими. Приходилось бояться, приходилось заискивать. Но ведь сколько раз бесстрашно вступал он в схватку, действуя и кистенем, и шпагой, и, конечно, пером. Отвага, как и дарование, – этих свойств в нем даже враги не отрицали. Чего же он испугался?
Учитывая его увлечения позднего времени, этого «врага» приписывали одной только игре фантазии, расстроенной возрастом и болезнями. Кроме того, свое пристрастие к таинственности Дефо еще и подчеркнул, сделавшись на склоне лет членом местной масонской ложи прямо там, в Ньюингтоне. «Собирались они в таверне „Трех корон“», – свидетельствует старожил.[28]
Высказывалось предположение, что рассказами об ужасном «враге» Дефо не столько обманывался сам, сколько старался обмануть других, подобно тому как прежде уезжал он из дома вроде бы в порядке бегства от долгов, а на самом деле – по заданию правительства.
Наконец выяснилось, что был это «призрак» из прошлого, действительно в платье, возможно, что и в шелковом. То была вдова его давнего кредитора, уже умершего, с которым Дефо расчелся, однако допустил оплошность, не совершив всех формальностей. Как только эта вдова предъявила свои претензии, он пробовал подать встречный иск, но закон в который раз оказался не на его стороне.
28
О масонстве Дефо мы можем только упомянуть. Факт сам по себе немаловажный, однако в специальной литературе пока не освещенный. Организация «свободных каменщиков», то есть масонов, в современном ее виде, как издательства и банки, формировалась на глазах Дефо. В 1717 году именно в Англии возникла «великая ложа», в 1719, «робинзоновом» году были составлены важнейшие масонские документы. Дефо поначалу выступал против масонов, а потом в их защиту, оспаривая выпады известного недруга масонов Причарда, который сам прежде был членом масонской ложи. В масонский орден входили многие выдающиеся люди: Бэкон и Галилей, Ньютон и Вольтер, Франклин и Гёте, членом Кишиневской ложи был Пушкин. Для многих это участие было временным и поверхностным, как описано Толстым на примере Пьера Безухова в «Войне и мире». Но ведь Дефо – это же профессиональный человек «из-за кулис», так что важно установить точно, что у него было за масонство – респектабельная видимость или же одна из таинственных миссий, какие выполнял он всю жизнь?