– Когда сможешь закончить заказ? – спросил Аристархов.
– Неделя нужна, – с сомнением в голосе ответил Михаил Ильич, понимая, что ставит перед собой очень жесткий срок.
– Какая неделя? – чуть не завопил Аристархов. – Остальные картины уже ушли, крайний срок – послезавтра! Миша, ты меня без ножа режешь! А если я удвою гонорар?
В глазах Рувимчика вспыхнуло революционное безумие, какое, должно быть, вело Павла Корчагина на строительство узкоколейки, и он кивнул:
– К послезавтрему сделаю. День, две ночи, еще сегодняшний вечер – должен успеть. – Он кинулся в свою мастерскую, отбросив все остальные дела.
Лена потащилась в школу с больной головой и на голодный желудок, потому что не могла заставить себя ничего съесть, а от запаха кофе у нее случился приступ тошноты. Хорошо, что мама уходила раньше, а то не миновать бы новых упреков. В коридоре она взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: чужое незнакомое лицо, беспокойно бегающие больные глаза… Следует немедленно успокоиться, а не то каждый встречный полицейский сразу же заподозрит в ней преступницу.
В школе Лена совершенно не слушала преподавателей и отпросилась с последнего урока, соврав, что у нее очень болит голова. Учитывая ее внешний вид, классная руководительница без колебаний отпустила Лену домой.
Однако идти в пустой дом было невыносимо. Сидеть там, вздрагивать от каждого телефонного звонка и думать о картине – это было выше Лениных сил. Она сказала Денису, что выбросила картину, но на самом деле это было не так. Она просто спрятала ее в первое попавшееся место – там, в подвале под баром. И если сегодня или завтра кто-то случайно найдет картину, а возможно, это будут представители полиции, то сразу же начнут подозревать Дениса, а с ним попадет в виноватые и она, Лена.
«Проклятую картину нужно достать из подвала и сжечь! – внезапно со злобой подумала Лена. – И наплевать, что это национальное достояние и произведение искусства. Я не собираюсь садиться в тюрьму из-за какого-то Клода Жибера! Моя вина только в том, что согласилась пойти в Эрмитаж с этим подонком Денисом. За это не наказывают многими годами тюрьмы!»
Ноги сами понесли ее к тому бару, где они были вчера вечером с Денисом. Надвинув на глаза капюшон куртки, Лена проскочила мимо входа, надеясь, что по дневному времени в баре пусто и ее никто не заметит. Осторожно обойдя дом, она оказалась в узком переулке, где вчера стояла машина бандитов. Вот и дверь служебного входа в кафе. Там тоже никого не было.
Борясь с сильнейшим желанием оглянуться по сторонам, Лена вошла в подъезд. Дверь в подвал, как и вчера вечером, была приоткрыта. С замиранием сердца Лена стала спускаться по осклизлым ступенькам. Снова пахнуло сыростью и еще чем-то очень неприятным. Лена завернула за угол и остановилась пораженная. В свете тусклой подвальной лампочки, что пыталась гореть где-то под потолком, она увидела, что та дыра в стене, куда вчера вечером она сунула свернутую картину, теперь была аккуратно заштукатурена. Раствор был совсем свежим, потому что не успел высохнуть. Рядом стояло корытце, в каких рабочие разводят цемент, и валялись мастерок и лопата.
Лена окаменела, глядя на заделанную дыру невидящими глазами. Но тут раздались шаги, веселый матерок, и в подвал вошли двое разбитных мужичков в заляпанной рабочей одежде.
– Ты чего тут делаешь, девонька? – в полном изумлении воскликнул один.
– Я… – Лена проглотила комок в горле и заговорила хрипло: – Я ищу… Котеночка тут не видали? Серенький такой, с белыми лапками… Потерялся…
– Ну, девочка, простись со своим котенком! – весело заговорил работяга помладше. – Тут три дня назад, знаешь, как кипяток хлестал из трубы? Всех котов и крыс сварило к чертовой матери! Тут крысы были – размером с кошку, так что либо они твоего котеночка съели, либо суп из него получился.
Лена почувствовала, что сейчас упадет от отвращения. Что она делает в этом жутком подвале рядом с ухмыляющимися гнусными рожами?
Очевидно, старший из рабочих заметил, что с ней творится, и одернул своего напарника.
– Не болтай ерунды, видишь, девчонка боится! Не слушай его, девочка! – обратился он к Лене. – Не было тут твоего котенка. И воды горячей всего по колено было, так что все крысы убежать успели, одну только мы нашли. Так что иди, только не ходила бы ты по подвалам-то одна, все же не дело это… – Он осуждающе покачал головой, но Лена этого уже не видела, она неслась наверх, перескакивая через ступеньку, и опомнилась, только когда вдохнула полной грудью свежий весенний воздух.
Она летела домой, не разбирая дороги, потому что перед глазами стояла жуткая картина: в подвале из трубы хлещет горячая вода, и крысы, те, что не успели убежать, с визгом тонут в ней и всплывают, уже дохлые, кверху распаренным красным брюхом.
Чувствуя, что сейчас упадет, Лена остановилась и огляделась. До ее дома было совсем недалеко, она пошла медленно, дыша полной грудью. Сердце кололо, в ушах стоял звон. Никогда раньше она не чувствовала себя так плохо.
С трудом доковыляв до парадной, она взялась за ручку двери и, заметив женскую фигуру у лифта, решилась подойти. Если бы там стоял мужчина, пришлось бы тащиться пешком на шестой этаж – садиться в лифт с незнакомыми мужчинами ни одна нормальная девушка не станет – это чревато неприятными последствиями. Сегодня идти пешком не было сил, и Лена вошла в лифт.
– Вам какой?! – не оборачиваясь спросила она.
– Да ты что, Лена, меня не узнаешь? – удивилась соседка. – Мне на пятый…
– Ох! – очнулась Лена. – Здравствуйте, тетя Надя.
– Здравствуй, здравствуй! – Соседка с пятого этажа окинула Лену пристальным взглядом. – Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то бледненькая, ничего не болит?
– Да все в порядке, – выдавила из себя Лена, но тут лифт резко тронулся, к горлу ее подступила тошнота, лампочка, и без того светящая вполнакала, заволоклась дымкой, и Лена тихо сползла на грязный поднимающийся навстречу пол кабины.
Очнулась она оттого, что кто-то легонько похлопывал ее по щекам.
«Где я? – в панике подумала Лена. – Что со мной случилось?»
– Вот, так-то лучше, – приговаривал над ней знакомый голос, – открывай глаза, не притворяйся.
Лена открыла глаза и увидела соседку с пятого этажа Надежду Николаевну. Она огляделась и узнала комнату: очевидно, тетя Надя привела ее к себе, вернее не привела, а принесла, учитывая Ленино состояние.
– Что со мной было? – выговорила Лена непослушными губами.
– Обморок, – спокойно ответила тетя Надя, – обычный обморок. Это бывает у женщин… в некоторых случаях.
Как ни была Лена расстроена, она почувствовала в ее словах некоторую подоплеку и расстроилась: на что это соседка намекает? Не хватало еще, чтобы по дому пошли сплетни. Дойдет до матери, и неизвестно, как она может отреагировать! Хотя тетя Надя никогда особенно не сплетничала, за что мать ее уважала, они даже иногда общались.
– Я, наверное, переутомилась… – запинаясь, заговорила Лена. – Да еще с утра ничего не ела…
– Угу, а еще весенний авитаминоз и юношеская вегетососудистая дистония, – тон в тон ей продолжила тетя Надя. – Девочка, да я ведь ни о чем не спрашиваю, это твое дело. Только если у тебя проблемы, то обязательно расскажи матери. Нельзя такое одной переживать.
Представив, как мама будет реагировать на ее проблемы, Лена совсем сникла.
– Дала бы я тебе коньячку для поддержания сил, да уже и не знаю, можно ли… – с сомнением в голосе протянула Надежда.
– Да бросьте вы, теть Надя, – вскрикнула Лена. – Совершенно у меня не то, что вы думаете! У меня неприятности, это верно, огромные неприятности, но одно я точно знаю, что не беременна!
– Ты уверена? – повеселела тетя Надя. – Конечно, в твоем возрасте… Но некоторые девицы прямо в школе рожают…
– Я не из таких, – вздохнула Лена.
– Ну и слава богу! – расцвела тетя Надя. – Прямо гора с плеч! Тогда идем на кухню.