Я только что вернулся в свою комнату. Над горами скользят первые рассветные лучи. Кое-кто из гостей отправился в сад любоваться закатом, однако я устал больше, чем Иов, и мне нужно поспать. Когда я проходил по двору, мне встретился кардинал Джованни с четырьмя телохранителями. Я поклонился и сказал:
— Buona notte, кардинал Джованни. Он шагнул вперед, преградив мне путь.
— Уго ди Фонте, дегустатор герцога Федерико! — Кардинал смерил меня взглядом с головы до ног так, будто я был куском мяса, который он собирался купить. — Скажи мне, Уго, после того как твоя дочь станет женой герцога, ты по-прежнему останешься на своей должности?
— Нет, у меня будет мой собственный дегустатор.
— Собственный? — Горбун повернулся к стражникам: — Вы слышали? Уго обзаведется своим дегустатором! — Охранники заржали, а Джованни вновь повернулся ко мне: — И когда это произойдет?
— На последнем банкете.
— Через пять дней? — Глаза у него за очками округлились, как будто хотели вылезти на лоб.
— Да.
Я и сам с трудом в это верил.
— Ну-ну, посмотрим, — ухмыльнулся он и пошел дальше, даже не оглянувшись.
Что он имеет в виду? Да какая мне разница! Пускай думает, что хочет. Он не сможет мне напакостить, во всяком случае, здесь, в Корсоли. Суд у нас правит Федерико, а он женится на моей дочери, и пусть даже Джованни — эмиссар папы римского и самого Иисуса Христа, руки у него коротки!
День третий
Oi me! Sono fottuto! Моя жизнь перевернулась! Геенна огненная разверзлась у меня за спиной, дьяволы хватают меня за пятки. Как это могло случиться? Я сидел в своей комнате… Нет, нет. Начну сначала. Сегодня утром в соборе Святой Екатерины Джованни произнес проповедь, в которой призывал отдать кесарю кесарево, а Богу — Богово. Я был уверен, что кардинал обращается ко мне — из-за нашего вчерашнего разговора. Как только месса закончилась, я пришел сюда, чтобы все это записать. Тут в дверь постучали.
— Uno momento! — крикнул я, поскольку хотел спрятать рукопись.
И услышал в ответ, что, если я не открою дверь, ее взломают. Меня взбесило, что кто-то позволяет себе так со мной говорить. Со мной! С придворным! Отцом невесты! В самый разгар свадьбы!
— Я вам покажу, как мешать мне! Сейчас вы у меня получите по башке! — заорал я, открывая двери.
Передо мной стояли те же четверо солдат, которых я видел накануне с кардиналом Джованни. Капитан сказал, что их хозяин желает меня видеть. Я ответил, что кардинал Джованни, очевидно, забыл о свадьбе моей дочери, у меня масса дел, а потому, если я ему нужен, пускай сам ко мне придет. Капитан спокойно ответил, что, если я немедленно не пойду с ними, меня бросят в темницу. Porta! Что мне оставалось делать?
Когда я вошел, Джованни сидел за столом и писал. Из-за коротко остриженных волос голова его без шляпы походила на большую кастрюлю, а уши — на ручки, за которые ее берут. Я подождал минутку, потом сказал:
— Простите, что прерываю, кардинал Джованни…
— Нет, не прощу, — резко ответил он, продолжая писать. Этот придурок вел себя так, словно он папа римский!
Через пару минут он положил перо, выпрямил спину и спросил:
— Ты знаешь, зачем я приехал?
Знаю ли, зачем он приехал? Он явно играл со мной в какую-то игру, но поскольку правил я не понимал, то невинно ответил:
— Чтобы благословить этот священный брак от имени папы, очевидно.
— Я уполномочен папой Климентом выявить всех, кто грешил против церкви, — сказал он.
— А я-то тут при чем? — спросил я, пожав плечами.
Он ничего не ответил, только молча глядел мне прямо в глаза.
— Кардинал Джованни, — сказал я, — клянусь Пресвятой Богородицей, я никогда не говорил ничего против Господа нашего Иисуса Христа, Бога Отца, церкви или святых. Даже против папы римского!
Джованни взял со стола лист бумаги, поправил очки и прочел:
— «Имперская Римская церковь обвиняет Уго ди Фонте из Корсоли в колдовстве».
— Меня? — рассмеялся я. — В колдовстве?
— Это серьезное обвинение. За него полагается смертная казнь.
— Вы вызвали не того ди Фонте, кардинал Джованни. Мой брат Витторе устраивал шабаши в конюшне. Он проклинал Христа и заставлял своих последователей целовать себя в задницу…
— Лучше сознайся!
— В чем? — с жаром спросил я.
Кто-то стукнул меня по затылку, и я рухнул на пол. Меня пнули под ребра, потом подняли и, как марионетку, поставили перед Джованни. Голова у меня шла кругом, изо рта сочилась кровь, один зуб сломался.
— Угомонись! У нас есть свидетель.
— Хотел бы я на него посмотреть! — крикнул я.
Кардинал Джованни кивнул охраннику, тот открыл боковую дверь и… Матерь Божья! Господи Иисусе! В комнату вошел щеголь из Милана.
— Надеюсь, ты помнишь Баттисту Джироламо, — сказал Джованни. — Он был дегустатором у герцога савойского и видел, как ты занимался в прошлом году колдовством на банкете у Франческо Сфорца.
— Мерзавец напустил порчу на чашку с брусникой, и это убило Антонио де Генуя! — заявил коварный щеголь.
— Я его не убивал!
— Тихо! Ты видел, как это случилось, Баттиста?
— Да, кардинал Джованни.
— Ты когда-нибудь видел Уго ди Фонте до того?
— Да, ваше преосвященство. В тот вечер, когда он приехал, я выпивал в компании дегустаторов, и мы говорили об амулетах.
— И что он сказал?
— Он сказал, что не пользуется амулетами.
— Чем же он пользовался?
— Он сказал — магией.
— Магией?
— Да, кардинал Джованни, магией!
Potta! Они отрепетировали это лучше, чем актеры из Падуи!
— Можешь идти, — улыбнулся Джованни. Охранник отворил боковую дверь. Щеголь подошел к ней, остановился на миг в дверном проеме и, обернувшись ко мне, провел рукой по горлу.
— Что ты теперь скажешь, Уго ди Фонте? — спросил Джованни, снова поправив очки.
Что я мог сказать? Если я заявлю, что был удивлен не меньше других, когда брыластый отдал концы, он мне не поверит. Если я поклянусь, что не умею колдовать даже ради спасения собственной жизни, он мне тоже не поверит. Мои слова не имели никакого значения. Он жаждал мести.
— Кардинал Джованни, если бы я и правда умел колдовать, зачем мне оставаться дегустатором здесь, в Корсоли, и все эти годы дважды в день рисковать жизнью? Разве я не уехал бы в Рим, Милан или Венецию и не сколотил бы себе состояние? Да умей я колдовать, разве я стоял бы сейчас перед вами?
Лицо у Джованни побагровело, как свекла.
— Как ты смеешь издеваться над судом? — заорал он. — За такую наглость тебе голову мало отрубить! Все, на сегодня довольно. Я тебя еще вызову.
Телохранители отвели меня обратно в спальню и сказали, что мне повезло, раз я остался жив, поскольку других людей Джованни бросал в тюрьму, а некоторых казнил даже при наличии куда менее веских доказательств. И вот я сижу у себя и дрожу. Почему Джованни меня не казнил? Или по крайней мере не заточил в темницу? Зачем он меня дразнит? Боится Федерико, что ли? А может, ждет окончания свадьбы… Боже милосердный, как же мне быть? Куда бежать? Нет, сейчас главное — успокоиться и ни в коем случае не показывать Джованни, что я его боюсь. Какого черта ты свалился на мою голову, сволочь проклятая, содомит, мерзкий горбун?!. Спокойно, Уго. Не трусь! Как-нибудь выкрутимся.
Когда я что-то не понимал в Библии, например, почему Всевышний позволял убивать святых, а грешникам даровал жизнь, аббат Тотторини говорил, что пути Господни неисповедимы и задавать такие вопросы негоже. Но чем больше я думал, тем больше мне казалось, что это вовсе не тайны Господа, а его ошибки. Я сказал об этом аббату, на что он сердито ответил:
— Господь не совершает ошибок!
— Если это не ошибки, значит, ему все равно.
Аббат рассердился еще больше. Он сказал, что Господь принес в жертву своего единственного сына, дабы искупить грехи человеческие, и это доказывает, насколько ему не все равно. А поскольку мы все — его дети, он наблюдает за каждым из нас.
— В таком случае, у него плохо со зрением, — откликнулся я.
Как он может наблюдать за мной — и одновременно за всеми остальными жителями Корсоли? А также Венеции, Рима, Милана и Франции? Мы молим его о благодеяниях, восхваляем, когда он к нам благоволит, и ругаем себя, когда впадаем в немилость. Но на самом деле, мне кажется, он не видит нас. А если и видит, то ему без разницы. Помню, как я впервые взглянул вниз с крепостной стены, наблюдая за крестьянами, спешившими на рынок. Они казались не больше муравьев, и я никого из них не узнавал. Именно так мы наверняка выглядим в глазах Бога. Тысячи и тысячи муравьев, и каждый пытается перелезть через ветки или камни своей жизни. Зачем? Если есть какая-то причина, по которой я должен преодолевать препятствия в виде веток и камней, почему Господь не дает мне знака? Или он думает, что я слишком глуп, чтобы его понять? Я, который одержал верх над брыластым, своим отцом и Витторе? Неужели Всевышний считает, что у меня мозгов не больше, чем у муравья?