— Друг от друга правительствам секретов не уберечь, а от своих народов — вполне удается, — заметил Макнефф. — Насколько нам известно, израильтяне после той второй попытки межзвездных агрегатов больше не посылали. Расходы оказались астрономические, и время полетов тоже. А вот нас хватило на третье судно размерами поменьше, но скоростью побольше, чем два предыдущих. За эту сотню лет мы кое-чему научились при создании межзвездных движителей, не стану распространяться перед вами на эту тему. Этот третий корабль возвратился несколько лет тому назад и сообщил…
— Что найдена планета, пригодная для обитания, но уже населенная мыслящими существами! — вмешался Хэл, от восторга позабыв, что его никто не просит высказываться вслух.
Макнефф остановился и уставился на Хэла водянистыми глазами.
— Откуда знаете? — резко спросил он.
— Простите, сандальфон, — сказал Хэл. — Но ведь это неизбежно. Разве Впередник не предсказал в своем “Времени и мировой линии”, что такая планета будет найдена? По-моему, на пятьсот семьдесят третьей странице.
Макнефф хмыкнул и сказал:
— Рад, что изучение первоисточников оставило в вас такой глубокий след.
“Еще бы не оставило! — подумал Хэл. — И не единственный. Порнсен, мой АХ неразлучный, порол меня за каждый плохо выученный урок. Мастер был оставлять глубокий след. Почему “был”? Есть. Я подрос и карьеру сделал, и он тоже: где я, там и он. В детском садике был мой АХ. И в интернате оказался он же, хотя я думал, что уж там-то от него избавлюсь. А нынче он мой участковый АХ. Не кто иной, как он, мне эту поганую СН выводит”.
И тут же сам себе строго возразил: “Не он, а я, и только я, в ответе за все, что со мной происходит. Если у меня плохая СН, значит, сам до этого довел, мое темное начало. Сгину — так исключительно потому, что сам достукался. Прости мне, Сигмен, мои мысли антиистинные!”
— Еще раз прошу прощения, сандальфон, — произнес он вслух. — Не обнаружила ли экспедиция свидетельств пребывания Впередника на той планете? А может, хоть это и превыше всех желаний, сам Впередник там нашелся?
— Нет, — сказал Макнефф. — Хотя это и не значит, что таких свидетельств там в принципе не имеется. Экспедиции предписывалось произвести беглую оценку природных условий и с тем вернуться. Не вправе вам сказать, в скольких световых годах эта звезда отсюда, хотя в этом полушарии по ночам вы можете наблюдать ее невооруженным глазом. Если пойдете к нам добровольцем, вам будет сообщено, куда мы направляемся, после отбытия корабля. А он отбудет в ближайшее время.
— Вам нужен дополнительный лингвист? — спросил Хэл.
— Корабль огромен, — сказал Макнефф, — но мы берем столько военных и столько спецов, что лингвиста можем взять только одного. Нам представили на рассмотрение список спецов по вашей части из числа “ламедников” с безупречным образом мысли. К несчастью…
Хэл ждал. Макнефф на ходу помолчал, нахмурился и наконец сказал:
— К несчастью, существует только один ШПАГ-“ламедник”-лингвист, но он слишком стар для такой экспедиции. И следовательно…
— Тысяча извинений, — сказал Хэл, — но я только сейчас об этом вспомнил. Я ведь женат.
— На борту “Гавриила” женский персонал исключен, — сказал Макнефф. — Если доброволец, участник экспедиции, женат, он автоматически получает развод. Так что…
Хэл чуть не задохнулся.
— Развод?
Макнефф развел руками, как бы оправдываясь.
— Ваше чувство протеста мне понятно. Но, внимательно исследовав “Талмуд Запада”, мы, уриелиты, пришли к выводу, что Впередник, предвидя эту ситуацию, высказал соображение о допустимости развода в данном случае. В данном случае он неизбежен, так как супруги будут находиться в разлуке свыше восьмидесяти земных лет. Естественно, Впередник высказался о допустимости развода в скрытой форме. В своей великой и достословной мудрости он позаботился о том, чтобы наши враги израильтяне оказались не в силах проникнуть в наши планы.
— Я даю добровольное согласие, — сказал Хэл. — Сандальфон, я весь внимание.
Шестью месяцами позже Хэл Ярроу стоял под куполом смотрового зала “Гавриила”, не сводя глаз с земного шара над собой, сжавшегося до размеров глобуса. В зоне видимости находилось ночное полушарие, но над мегалополисами Австралия, Япония, Китай, Юго-Восточная Азия и Сибирь стояло зарево огней. Будучи лингвистом, Хэл называл эти сияющие пятна и дуги по языкам, на которых там говорили. Австралия, Филиппинские острова, Япония и Северный Китай, которые входили в Союз ВВЗ, имели американоязычное население.
В Южном Китае, в Юго-Восточной Азии, в Южной Индии и на Цейлоне, которые составляли Малайскую федерацию, в ходу был язык “базар”.
В Сибири говорили по-исландски.
Хэл мысленно повернул глобус побыстрей, и представилась Африка, где на юг от Сахарского моря говорят на суахили. По берегам Средиземного моря, в Малой Азии, в Северной Индии и в Тибете родным языком был иврит. В Южной Европе, между Республиками Израиля и исландоязычными землями к северу, пролегала неширокая, но протяженная территория, которую называли Пограничьем. За Пограничье последние двести лет шел спор между Союзом ВВЗ и Республиками Израиля, постоянно грозивший войной. Ни та, ни другая сторона не собиралась отказываться от своих претензий, но не хотела предпринимать шагов, которые могли бы привести к повторению Апокалиптической битвы. А на практике это сводилось к тому, что Пограничье существовало как особая нация, даже со своим правительством (никем не признаваемым вне своих рубежей). Граждане этой нации говорили и по-исландски, и по-американски, и по-еврейски и завели себе особый новый язык, так называемый “линго”, жаргонную смесь из всех имеющихся, но с таким упрощенным синтаксисом, что все правила занимали не больше полустранички.
В уме он представил себе и все остальное: Исландию, Гренландию, Карибские острова, восточную часть Южной Америки. Тамошние говорят по-исландски, поскольку именно уроженцы этого острова потеснили американо-гавайцев, занятых заселением Северной Америки и западной части Южной после Апокалиптической битвы.
Северной Америки, где американский был родным для всех, кроме двух десятков потомственных франко-канадцев, живущих в заповеднике Гудзонова залива.
Хэл знал: когда Земля повернется так, что в ночном полушарии окажется Сигмен-сити, там все будет залито светом. И где-то в том потопе света — его пука. Но Мэри вскорости оттуда выселят, поскольку через пару дней она будет извещена о гибели мужа при несчастном случае. Забившись в уголок, поплачет, не без того, поскольку, хоть и на фригидный манер, а мужа-то любила, но на людях и виду не подаст. Ее друзья и коллеги по работе посочувствуют, но не по случаю потери возлюбленного супруга, а по случаю того, что он проявил-таки себя человеком антиистинного образа мысли. Поскольку, раз погиб в катастрофе, стало быть, этого желал. Ведь несчастных случаев, если разобраться, не бывает. Просто получилось так, что он и все остальные пассажиры (точно так же записанные погибшими в цепи поддельных инцидентов; так маскировалось пополнение команды “Гавриила”) одновременно “сговорились” погибнуть. И будучи таким образом лишены благодати, они не подлежат кремированию с последующим церемониальным развеиванием пепла по ветру. Нет, Госуцерквство проследит, чтобы их ошметки рыба съела, вот и все.
Жаль было Мэри. Хэл сдерживал слезы, стоя в толпе под куполом смотрового зала.
Но и то сказать, все устроилось к лучшему. Ни ему больше не терзаться рядом с Мэри, ни ей возле него не исходить слезами; их взаимная пытка кончена. Мэри свободна и может снова выйти замуж, не зная, что Госуцерквство тайно оформило ей развод. Она-то будет думать, что ее брак прекращен по случаю смерти супруга. Годик ей дадут прийти в себя, а потом предложат выбрать партнера из списка, подготовленного АХ’ом. Кто знает, может, психологический барьер, который помешал ей понести дитя от Хэла, больше не сработает. Вполне так может быть. Но навряд ли. Что она, что он ниже пупа как замороженные. И АХ с подбором кандидата, хоть в доску расшибись, не поможет.
АХ. Порнсен. Не придется больше видеть эту жирную морду, слышать вусмерть надоевший скулеж.