Это, конечно, потребовало бы от людей из TEDа некоторых дополнительных усилий. Гюго должен был бы стать немного бодрее, жизнерадостнее. Решающее значение здесь имеет диспозиция выступления: кто говорит и как, кто повторяет и для кого. Новый, предприимчивый Гюго не станет выступать перед архитекторами. Гюго ХIХ века наделил архитектуру экзистенциальной тревогой по поводу утраты ее мистической силы, отчего «архитектурная» часть романа утомляет заламыванием рук и критическим самоанализом. Нет, Гюго ХIХ века, если его должным образом направить, будет выступать перед совершенно другой аудиторией, нацеливаясь на главных игроков в зале, которые если что-то и понимают про силу пространства, то именно потому, что не обременены архитектурной культурой. Искусство архитектуры – это то, что нужно, но здесь-то и таится главная сложность для Гюго. Ему необходимо отойти от архитектуры, чтобы вернутся к ней в куда более осмысленной аудитории.
Магию придется искать в самых заурядных пространствах, но Гюго отлично справится. Для этого у него есть борода. «Архитектура и есть информация». Требуются, конечно, пояснения, но звучит хорошо. На неопределенности тоже можно сыграть. С микрофоном-петлицей и хорошим пиарщиком Гюго может претендовать на статус этакого таинственного – пусть даже немного сектантского – гуру. В промоматериалах и на суперобложках его произведений будет часто появляться слово «одержимый». Все это отлично продается, и самая разная публика, затаив дыхание, будет внимать непредсказуемому Гюго. «Архитектура и есть информация». Гюго становится прибыльной отраслью. TED процветает.
Великан как глобальное пространство инфраструктуры
В загадочном тысячеглавом тысячеруком великане, созданном Гюго, аудитория TED увидит правильную модель для описания роли пространства в глобальной политике. Некоторые из наиболее радикальных перемен, связанных с глобализацией, описываются не языком юриспруденции или дипломатии, а с помощью «вирусных» пространственных формул. Исключенные из законодательного процесса, глобальные инфраструктуры de facto создают свои формы правления быстрее, чем официальные государственные органы могут их узаконить.
Попытаемся взглянуть на великана через инфраструктурную модель Дубая и Шэньчжэня – зон свободной торговли. В начале ХХ века зона свободной торговли представляла собой обнесенную забором территорию для хранения беспошлинных товаров. Когда на этих же территориях стало развиваться производство, Организация Объединенных Наций по промышленному развитию (ЮНИДО) начала продвигать их как средство для стимулирования экономики развивающихся стран. Свободная зона, управляемая особым образом, освобождается от соблюдения налогового, трудового и природоохранного законодательства, действующего на остальной территории страны. Изначально эти послабления задумывались как способ обойти местную бюрократию, но вскоре туда устремились корпорации и представители городской администрации. Чтобы опробовать принципы свободного рынка, Китай решил распространить эту модель на целый город. Первым и самым заметным из таких городов-зон стал Шэньчжэнь. Так в мире возникла почти маниакальная страсть к поощряемому урбанизму. Хайтек Сити в Хайдарабаде или Экономический город Короля Абдаллы в Саудовской Аравии вскоре пополнят список урбанизированных свободных зон, рассредоточенных по всему миру. Вступление в подобную сеть принято праздновать, украшая свои корпоративные бизнес-парки сверкающими небоскребами и пафосными cимволами национальной гордости. Растущие по экспоненте города-зоны, занимающие от нескольких гектаров до нескольких квадратных километров, появились уже почти во всех странах мира. Зоны поглощают города.
Свободная зона стала синонимом глобального рынка. Это идеальная структура для «экстернализации» – уловки, с помощью которой корпорации обходят препятствия на пути к прибыли. Например, разместив штаб-квартиру в Дубае, компания Halliburton уклоняется от соблюдения законов своей страны. Разрекламированная как стратегия свободного рынка, свободная экономическая зона превратилась в инструмент манипулирования рынком на основе «вашингтонского консенсуса», предложенного Всемирным банком и МВФ. Будучи субоптимальным экономическим инструментом, зона стала так популярна, что многие крупные города создают двойников – собственные, не подконтрольные государству территории. Так, двойником Мумбая стал Нави Мумбай, а Нью-Сонгдо Сити уже отбрасывает тень на Сеул. Но всем им далеко до казахской Астаны, застроенной знаменитыми архитекторами, которые использовали древние мотивы в духе Чингисхана (пирамидальный Дворец Мира и Согласия, гигантский шатер со своим микроклиматом, под которым расположился развлекательный центр Хан Шатыр). Астана – это особая экономическая зона, ставшая столицей государства, от которого она, по сути, отделена. Для государства зона – это лазейка в собственном законодательстве и посредник в тайных и потенциально высокоприбыльных сделках. (В TED это принято называть «полный улет».)