Так как официального приказа на переформирование из Наркомата Обороны ещё не поступило, вся наша работа носила подготовительный характер и протекала только в частях и соединениях корпуса.
Комдивом намечался командир 10-го ВДК генерал-майор Иванов, а его заместителем – начальник корпусного штаба полковник Абрамов. Начаштаба дивизии готовился стать подполковник Захаркин, а помощником командира дивизии – полковник Макаренко, бывший заместитель командира 10-го ВДК. Из нашей 23-й ВДБ на должность помначальника в штаб дивизии переводился начштаба бригады майор Беляев. Его должность в бригаде занял капитан Гогошин. Он же должен был стать начальником штаба вновь формируемого гвардейского полка. Капитан Гогошин был расторопный, энергичный и грамотный офицер. Я бы сказал, что это был одарённый командир, с солидным боевым опытом и хорошими перспективами на будущее.
Мы, командиры и комиссары воздушно-десантных бригад, делались соответственно командирами и комиссарами полков.
Комбаты оставались на своих местах. Единственное, что ПДБ затронуло при переформировании, так это потеря самостоятельности как отдельной части. Они становились линейными батальонами в составе полка. Всё это, конечно, больно задевало всех нас, парашютистов-десантников. Бригада только что, с тяжёлыми боями, но без единого поражения вышедшая из вражеского тыла, по заслугам отмеченная вышестоящим командованием, вдруг превращалась в обычный стрелковый, хоть и гвардейский, полк, то есть делалась простой пехотой. Но поскольку на юге советского фронта в результате необдуманного наступления на Харьков тем временем произошла катастрофа, и всё, что на тот момент оказалось под рукой у Ставки, употреблялось для спешного создания там обороны, о действиях парашютистов на этом этапе войны не могло быть и речи.
В десантных бригадах при их переформировании оказались за штатом четвёртые батальоны. У нас в 23-й ВДБ четвёртого батальона не было[8]. Был только один его командир, старший лейтенант Креута, вот он и становился командиром 1-го батальона вместо майора Гурина, назначаемого командиром учебного батальона дивизии.
Из 10-го ВДК уходил только комиссар корпуса, бригадный комиссар Кизевич. Он переводился на другую работу. Вместо Кизевича на должность комиссара дивизии прибыл полковой комиссар Анисимов.
Две бригады нашего корпуса (24-я и 25-я ВДБ) прежде в боях не участвовали, поэтому в их составе оказалось за штатом много бойцов и младших командиров. У нас же после недавних из боев ощущался некомплект. Вот мы и получили на доукомплектование этих бойцов, хорошо подготовленных десантников, готовых к действиям в любой обстановке. Старые наши бойцы отличались от вновь прибывших только тем, что получили уже серьёзный военный опыт и у большинства из них на груди сверкали награды. Судя по тому, как они быстро освоились, попав в боевую обстановку, можно было с уверенностью сказать, что и эти «новички» им ни в чём не уступят, на передовой будут действовать по-десантному, по-гвардейски.
Наконец 1-го августа 1942-го года поступил приказ о формировании 41-й гвардейской стрелковой дивизии на базе 10-го ВДК. Согласно приказу, 23-я, 24-я и 25-я ВДБ превращались в 122-й, 124-й и 126-й гвардейские стрелковые полки соответственно. Началась напряжённая работа. Прибыл артиллерийский полк и специальные формирования. К нам поступило много нового вооружения, а мы, в свою очередь, сдали всё парашютно-десантное имущество. В 122-й полк на доукомплектование были присланы курсанты военных училищ, все они назначались на должности младших командиров. Сложившаяся тяжёлая обстановка на советском фронте в районе Сталинграда и на Северном Кавказе не дала возможности этим курсантам завершить свою учёбу и получить офицерское звание, пришлось им прервать занятия и убыть в действующую армию. Однако в военном смысле это была уже довольно грамотная молодёжь. Многие из них принимали участие в боях в качестве рядовых, были ранены, а у некоторых имелись правительственные награды. Отличные советские воины! Очень жаль, что они не успели стать офицерами.
Так как ещё до 1-го августа мы проделали большую организационную работу, то доукомплектование и оснащение проходило без суеты. Офицерский состав в подразделениях находился на своих местах, и мы могли попутно с текущими делами приступить к проведению занятий по боевой подготовке, к сколачиванию подразделений. С командирами подразделений была организованна командирская подготовка. Проводились командирские занятия также и с нами, командирами новых стрелковых полков. Занятия эти вели квалифицированные преподаватели из Управления боевой подготовки Красной Армии.
В ходе необходимых организационных мероприятий нас предупредили о том, что никакого дополнительного времени мы не получим и что к 10-му августа мы уже должны быть готовы к отправке на фронт. Это было одной из причин того, что мы так много внимания уделили вопросам учёбы за счёт личного времени. На сон и еду выделялось только 7 часов. Такая большая физическая нагрузка ни на ком из нас, однако, отрицательно не сказалась. В течение первых десяти дней августа мы использовали на учёбу все ночи. В общем, к указанному нам дню мы были в достаточной мере подготовлены. Следующий день, 11-го августа, был у нас выходной, впервые за полмесяца. Только штаб полка не имел отдыха, здесь готовилась соответствующая документация на железнодорожные перевозки. Не оказалось свободного времени и у работников материально-технического обеспечения.
С утра 12-го августа 1942-го года началась погрузка. Проводилась она на станции Внуково. Во второй половине дня первый эшелон 122-го полка убыл в неизвестном направлении. Вслед за ним стал грузиться второй эшелон. Штаб полка выехал с этим эшелоном. Как и всегда, нас не уведомляли, куда мы держим путь. Вначале ехали на юг, затем на юго-восток. Только проследовав через станцию Поворино, мы догадались, что движемся в направлении Сталинграда.
На станции Филоново и к югу от неё нас уже начала бомбить немецкая авиация. Хочется несколько слов сказать о нелепом случае, который произошёл у нас со вторым железнодорожным эшелоном.
На станции Филоново были насыпаны бурты какой-то зернобобовой культуры. Эти бурты находились в непосредственной близости от железнодорожной линии. Возле одного из таких буртов и остановился наш эшелон. Как нарочно, весь личный состав эшелона состоял из сибиряков и северян. Никто из них, да и среди офицеров, раньше такой культуры не видел. Внешне она имела большое сходство с фасолью, только глазок у этой фасоли не сбоку, а сверху. Местных жителей поблизости не было, так что никто ничего толком не мог нам сказать. Странным было только то, что эти бурты совершенно не охранялись. Но могло быть и так, что вся охрана находилась где-то в укрытии, отбоя воздушной тревоги ещё не было, хотя самолеты противника уже улетели. Кто-то из наших бойцов эту злополучную фасолину попробовал. Она показалась вкусной. Подбежали другие бойцы, тоже стали пробовать. Послышался гудок паровоза. Все заспешили, захватив с собой этой фасоли. В пути они угощали ею других. В общем, разошлась фасоль по всему эшелону. Вскоре многие из тех, кто её ел, почувствовали себя плохо, у них началась тошнота, затем сильная рвота. Пришлось несколько человек госпитализировать. Это была клещевина, из которой добывают касторовое масло.
Дорожные происшествия имели место и в других эшелонах. Так, например, третий эшелон попал на станции Раковка под сильную бомбёжку и понёс значительные потери. Немецкий налёт был совершён неожиданно, люди не успели принять никаких мер по своей защите. Было несколько прямых попаданий авиабомб в вагоны.