Важно отметить, что для эпиграфа к «Искре» Владимир Ильич выбрал строку из стихотворения декабриста Александра Одоевского. Этим стихотворением поэт от имени товарищей отвечал А. С. Пушкину, тайно приславшему сосланным в Сибирь декабристам свое послание «Во глубине сибирских руд». В ответ на слова Пушкина «не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье» прозвучали слова Одоевского:
Последнюю строку Ленин и сделал эпиграфом «Искры», подписав под ним: «Ответ декабристов Пушкину».
В. И. Ленин и его товарищи, арестованные царской полицией в декабре 1895 г., в шутку называли себя «декабристами». Это слово воспринималось Лениным и его соратниками как овеянное революционной традицией. Об этом прозвище вспоминает Н. К. Крупская[5], встречается оно и у самого Ленина в работе «Что делать?»[6].
Большевики в своей печати и в своей прокламационной литературе не раз вспоминали восстание декабристов как первое открытое революционное выступление в истории русской революционной борьбы и отдавали должное его историческому значению.
РОССИЯ ВРЕМЕНИ ДЕКАБРИСТОВ
Цели движения декабристов отражали основные исторические задачи, возникшие в развитии России того времени. Движение декабристов выросло на почве русской действительности. Не увлечение западноевропейской передовой философией, не заграничные военные походы, не примеры западноевропейских революций породили движение декабристов, его породило историческое развитие их страны, объективные исторические задачи в русском историческом процессе. Декабристы постепенно осознали борьбу с крепостным правом и самодержавием как главную цель своей деятельности. Они постепенно формировали свои взгляды, вникая в жизнь помещичьих крепостных имений, которую с детства хорошо знали, в события Отечественной войны 1812 г., на полях которой они проливали кровь, защищая Родину от вторгнувшегося Наполеона, в заграничных походах, освобождавших Европу, где они воочию увидели «войну народов п царей», борьбу против феодального угнетения.
Все это помогало декабристам осознать, понять выросшие в российской действительности исторические задачи, загореться страстным желанием освободить Родину от крепостного угнетения и уничтожить самодержавие, открыть дорогу новому общественному строю.
Объективно движение декабристов порождено кризисом феодально-крепостной общественной формации и уходит своими корнями в ведущий процесс эпохи — разложение стареющего, исчерпавшего себя феодально-крепостного строя и возникновение новых, в то время прогрессивных, — капиталистических отношений. Задачи сокрушения крепостничества и самодержавия были кровными для России того времени: от их разрешения зависело, двинется ли страна вперед или затормозится в старых, изживших себя формах социального строя.
Крепостное право и самодержавие было тормозом развития страны. Но не слабая и не хилая страна стонала под гнетом устаревшего феодализма, а сильный и полный огромных творческих возможностей народ бился в его путах.
Еще в XVIII в. в недрах феодально-крепостной России подспудно, в стесненных и затруднительных условиях развивался капиталистический уклад. Еще отчетливее это выявилось в начале XIX в. Страна производила все большее количество жизненных благ, и производила их во все более значительной доле по-новому. В России шло развитие производительных сил: развивались предприятия, приближавшиеся к капиталистическому типу, рос вольнонаемный труд, увеличивалось число промышленных рабочих, умножалось количество городов и возрастало городское население. Ширился внутренний рынок, требуя все большего количества продуктов питания и промышленных изделий. Росло разделение труда. Но старые, феодально-крепостные общественные отношения мешали развитию страны. Ростки нового мощно пробивались сквозь толщу устарелого строя, надламывая кору старых общественных форм, стеснявших развитие. Разложение старого освобождало элементы нового.
Наряду с медленной и замкнутой жизнью помещичьего имения, где крепостной крестьянин десятилетиями сидел на месте и пахал на барина одно и то же поле, все чаще возникали новые формы жизни. Росло число промышленных рабочих. В 1804 г. их было 95,2 тыс. человек, а в 1825 г. стало 210,5 тыс. Число вольнонаемных рабочих было в начале века немногим более 60 тыс. человек, а в 1825 г. их уже стало более 114 тыс. Оброчные крестьяне также уходили в города на заработок и увеличивали количество городского населения. Тысячи людей приходили в Петербург и Москву в поисках работы. Тянулись они в портовые города — Ригу, Одессу, Архангельск, Астрахань — и к пристаням городов, расположенных по берегам больших русских судоходных рек. В одной Москве накануне вторжения Наполеона числились 464 «фабрики и мануфактуры». Когда перед войной 1812 г. полицмейстер подсчитывал число московских жителей и распределял результаты своего подсчета по сословиям, то большая часть населения не вместилась в сословные рамки. Полицмейстер насчитал в Москве 9 тысяч дворян, 19 тысяч купцов, 18 тысяч мещан, 47 тысяч дворовых людей, а свыше 96 тысяч московских жителей было зачислено в рубрику «прочих»: уж очень сложно было для полицмейстера распределять по сословным рубрикам всю эту массу пестрого, преимущественно трудового и частью пришлого люда.
Росла хозяйственная специализация отдельных районов страны: уже отчетливо выделялись промышленные районы около Петербурга и Москвы и обширные сельскохозяйственные районы на Украине и в Поволжье. По вычислению тогдашнего известного статистика Арсеньева, обороты внутреннего рынка составляли 900 тыс. рублей в год, эта цифра явно говорит о растущем разделении труда. Значительно выросли и мелкие крестьянские промыслы. Старый центр крестьянской ткацкой промышленности село Иваново Владимирской губернии и славившееся своими металлическими изделиями село Павлово (шереметевская вотчина в Нижегородской губернии) превратились в довольно значительные промышленные центры. Произошли изменения и в барском имении. Несмотря на косную и застойную жизнь, помещики увеличивали производство хлеба на продажу. «Те землепашцы, которые ничего не продают, но сами покупают на торгах хлеб для прокормления себя, должны почитаться бесполезными членами общества», — писал издававшийся в те годы «Земледельческий журнал». Это — новый взгляд на торговлю хлебом.
Самодержавно-крепостной строй сковывал производительные силы страны, тормозил их дальнейшее развитие. Новые явления жизни вступали в резкое противоречие с устарелыми общественными формами. Прикрепленный к земле крестьянин был собственностью помещика. Основного производителя жизненных благ — крепостного крестьянина, крепостного рабочего — помещик мог купить, продать, выменять на собаку, при случае проиграть в карты. Крестьянин не смел уйти в город па заработки без разрешения барина. Барин мог всегда отозвать с фабрики в деревню своего оброчного мужика, нанявшегося на фабрику, и тем нанести урон фабричному производству. Заработок такого оброчного крестьянина, нанявшегося на работу, в значительной доле шел в карман к барину-помещику в виде оброка. Крестьяне-предприниматели в селе Иванове или Павлове сами были крепостными, хотя у них на предприятиях работали сотни наемных рабочих. Барин мог в любое время предъявить права на фабрику, принадлежащую его крепостному. Если такой крестьянин-фабрикант и выкупался на волю, его фабрика оставалась во владении барина. Все было подчинено интересам дворянского сословия, сидевшего на крестьянской шее. Дворянин считался благородным от рождения — ему было законом присвоено право владеть крепостными крестьянами и землей. На страже его интересов стояло самодержавие.
Разложение крепостного хозяйства под влиянием развития капиталистических отношений явилось той почвой, на которой росло и развивалось стихийное крестьянское движение против крепостного права. Крестьянин хотел хозяйствовать самостоятельно, без барина, а помещик все сильнее давил на него, увеличивал барщину и оброк, приспосабливаясь к растущим требованиям рынка.