В этих условиях Николай и прибег к посылке для переговоров с восставшими митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Оба уже находились в Зимнем дворце для благодарственного молебна по случаю присяги Николаю. Но молебен пришлось отложить: было не до молебна. Мысль послать митрополитов для переговоров с восставшими пришла Николаю в голову как способ пояснить законность присяги ему, а не Константину через духовных лиц, авторитетных в делах присяги, «архипастырей». Казалось, кому лучше знать о правильности присяги, как не митрополитам? Решение ухватиться за эту соломинку укрепилось у Николая тревожными вестями: ему сообщили, что из казарм выходят лейб-гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к «мятежникам». Если бы митрополиты успели уговорить восставших разойтись, то новые полки, пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания надломленным и сами могли бы выдохнуться.
Вид приближающейся духовной делегации был довольно внушителен. Узорчатый зеленый и пунцовый бархат облачений на фоне белого снега, сверкание бриллиантов и золота на панагиях, высоких митрах и поднятых крестах, два сопровождающих дьякона в пышных, сверкающих парчой стихарях, надетых для торжественного придворного богослужения, — все это должно было приковать к себе внимание солдат.
Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой присяги и ужасах пролития братской крови «мятежные» солдаты стали кричать ему из рядов, по авторитетному свидетельству дьякона Прохора Иванова: «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул… Ты — изменник, ты дезертир, николаевский калугер. Не верим вам, пойдите прочь!.. Это дело не ваше: мы знаем, что делаем…»
Внезапно митрополиты ринулись бегом влево, скрылись в проломе загородки Исаакиевского собора, наняли простых извозчиков (в то время, как справа, ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний дворец. Почему произошло это внезапное бегство священнослужителей? К восставшим подходило огромное подкрепление. Справа, по льду Невы, поднимался, пробиваясь с оружием в руках через войска царского окружения, отряд восставших лейб-грена-дер. С другой стороны вступали на площадь ряды моряков — гвардейский морской экипаж. Это было крупнейшим событием в лагере восстания: его силы сразу увеличивались более чем вчетверо.
«Гвардейский экипаж, следовавший на Петровскую площадь, встречен был лейб-гвардии Московским полком с восклицаниями «ура!», на что гвардейский экипаж ему ответствовал, что повторялось на площади несколько раз», — показывает Михаил Кюхельбекер.
Таким образом, порядок прибытия восставших полков на площадь был следующий: первым пришел лейб-гвардии Московский полк с декабристом Александром Бестужевым и его братом Михаилом Бестужевым во главе. За ним (значительно позже) — отряд лейб-гренадер — 1-я фузилерная рота декабриста Сутгофа со своим командиром во главе; далее — гвардейский морской экипаж под командой декабриста капитан-лейтенанта Николая Бестужева (старшего брата Александра и Михаила) и декабриста лейтенанта Арбузова. Вслед за гвардейским экипажем вступили на площадь последние участники восстания — остальная, наиболее значительная часть лейб-гренадер, приведенная декабристом поручиком Пановым. Рота Сутгофа примкнула к каре, а матросы построились со стороны Галерной другим воинским построением — «колонной к атаке». Пришедшие позже лейб-гренадеры под командой Панова составили отдельное, третье на Сенатской площади, построение — вторую «колонну к атаке», расположенную на левом фланге восставших, ближе к Неве. На площади собралось около трех тысяч восставших солдат при 30 офицерах-декабристах — строевых начальниках. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах.
Артиллерии у восставших не было. Все восставшие были пехотинцами.
За час до конца восстания декабристы выбрали нового «диктатора» — князя Оболенского, начальника штаба восстания. Он трижды пытался созвать военный совет, но было уже поздно: Николай успел взять инициативу в свои руки и сосредоточить на площади против восставших вчетверо большие воинские силы, причем в его войсках были кавалерия и артиллерия, которыми не располагали декабристы. В распоряжении Николая было 36 артиллерийских орудий. Восставшие, как уже сказано, были окружены правительственными войсками со всех сторон.
Короткий зимний день клонился к вечеру. «Пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте», — вспоминали потом декабристы. Наступали ранние петербургские сумерки. Уже было 3 часа дня, и стало заметно темнеть. Николай боялся наступления темноты. В темноте народ, скопившийся на площади, повел бы себя активнее. Из рядов войск, стоявших на стороне императора, начались перебежки к восставшим. Делегаты от некоторых полков, стоявших на стороне Николая, уже пробирались к декабристам и просили их «продержаться до вечера». Более всего Николай боялся, как позже сам записал в своем дневнике, чтобы «волнение не сообщилось черни».
Николай дал приказ стрелять картечью.
Команда раздалась, но выстрела не последовало. Капонир, зажегший фитиль, не вложил его в пушку. «Свои, ваше благородие», — тихо ответил он набросившемуся на него офицеру. Офицер Бакунин выхватил запал из рук солдата и выстрелил сам. Первый залп картечью был дан выше солдатских рядов — именно по «черни», которая усеяла крышу Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнем, но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались — началось бегство, падали раненые и убитые. «В промежутках выстрелов можно было слышать, как кровь струилась по мостовой, растопляя снег, потом сама, алея, замерзала», — писал позже декабрист Николай Бестужев. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной. Толпы восставших солдат бросились на невский лед, чтобы перебраться на Васильевский остров. Михаил Бестужев попытался на льду Невы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Войска построились. Но ядра ударялись о лед — лед раскалывался, многие тонули. Попытка Бестужева не удалась.
К ночи все было кончено. Царь и его клевреты всячески преуменьшали число убитых, — говорили о 80 трупах, иногда о сотне или двух. Но число жертв было гораздо значительнее — картечь на близком расстоянии косила людей. По приказу полиции кровь засыпали чистым снегом, спешно убирали убитых. Всюду ходили патрули. На площади горели костры, от полиции послали по домам с приказом, чтобы все ворота были на запоре. Петербург походил на город, завоеванный врагами.
Наибольшее доверие вызывает документ чиновника Министерства юстиции по статистическому отделению С. Н. Корсакова, опубликованный П. Я. Канном. В документе одиннадцать рубрик. Мы узнаем из них, что в день 14 декабря было «убито народа»: «генералов — 1, штаб-офицеров — 1, обер-офицеров разных полков — 17, нижних чинов лейб-гвардии Московского полка —93, Гренадерского—69, [морского] экипажа гвардии —103, Конного — 17, во фраках и шинелях — 39, женска пола — 9, малолетних — 19, черни — 903. Общий итог убитых — 1271 человек»[46].
В это время на квартире Рылеева собрались декабристы. Это было их последнее собрание. Они договорились лишь о том, как держать себя на допросах… Отчаянию участников не было границ: гибель восстания была очевидна. Рылеев взял слово с декабриста Н. Н. Оржицкого, что он сейчас же отправится на Украину, чтобы предупредить Южное общество, что «Трубецкой и Якубович изменили»…
В ночь на 15 декабря в Зимний дворец начали свозить арестованных.
ЮЖНОЕ ВОССТАНИЕ
(ВОССТАНИЕ ЧЕРНИГОВСКОГО ПОЛКА)
Восстание 14 декабря послужило сигналом к восстанию на юге.
Южное общество и соединившееся с ним Славянское общество напряженно ожидали восстания. Южные декабристы узнали о смертельной болезни императора Александра I раньше, чем в Петербурге. Фельдъегери из Таганрога в Варшаву проезжали через южную станцию Умань и сообщили декабристу Волконскому, что император при смерти. Кроме того, южане раньше узнали и о доносах на тайное общество, поданных покойному императору. Было ясно, что в сложившейся обстановке междуцарствия обязательно произойдет выступление тайного общества. По принятому еще ранее решению, первым должен был выступать Петербург. И лишь после сигнала из Петербурга, при известии, что восстание в столице не разбито, а имеет хотя бы первый успех, должны были выступить южные войска. В обстановке междуцарствия Пестель и его товарищи напряженно ждали вестей с севера. Но вести не приходили. Было решено, что Пестель и Барятинский при первом известии о столичном восстании выедут в Петербург и восстание на юге пойдет под руководством Сергея Муравьева-Апостола… Сведения о доносах заставляли предполагать возможность арестов. Сергей Муравьев-Апостол стоял на той точке зрения, что начало арестов само по себе является сигналом к восстанию. «Если хотя бы один член будет взят, я начинаю дело», — писал Сергей Муравьев-Апостол Пестелю.