25
Секретарша. Пан ординатор сказал: только в порядке исключения.
Открывает стеклянную дверь, ведущую из отделения в коридор, и впускает Дороту. Дверь палаты № 12, как мы помним, тоже наполовину застеклена. Дорота подходит к этой двери, смотрит через стекло палату. У Анджея волосы слиплись от пота, щеки еще больше ввалились. Резиновые шланги капельницы, маленький лоток, в который Анджей поминутно, не открывая глаз, сплевывает. Невдалеке от Дороты в коридоре стоит — не замеченный ею — молодой мужчина в чем-то белом, похожем на врачебный халат. Внимательно смотрит то на Дороту, то на Анджея. Его лицо нам знакомо. Может быть, мы уже видели в этом сериале, может быть, где-то еще. Возможно, каждый из нас когда-нибудь видел это лицо… Дорота садится возле Анджея. Наклоняется к нему.
Дорота. Анджей. Ты меня слышишь?
Искаженное от боли лицо Анджея разглаживается — больше ничто не указывает, что он услышал Дороту.
Дорота. Слышишь?
Говорит тихо, но очень отчетливо, разделяя слова.
Дорота. Я — очень — тебя люблю.
Трудно сказать, понимает ли что-нибудь Анджей. Его лицо снова искривляет гримаса боли. Дорота гладит мокрые волосы. Ей хочется, чтобы Анджей — даже если ее не слышит — знал, что она рядом.
Молодой мужчина в белом по-прежнему смотрит в палату сквозь стеклянную дверь. Смотрит на Анджея, который сейчас не ЗДЕСЬ и не ТАМ. Дорота убирает упавшую на лоб мужа прядь волос и выходит из палаты, а Анджей разглядывает мир: облупленную спинку кровати, на которую — неизвестно откуда — капает вода. Теперь она густая, плотная, как прозрачная ртуть. Капли разбиваются о спинку с неожиданной силой…
26
Дорота бесцеремонно проходит через комнату секретарши и резко открывает дверь в кабинет. Ординатор умолкает на полуслове, секретарша вскакивает с сознанием допущенной оплошности. Ординатор обращается вначале к ней.
Ординатор. Оставьте нас.
Дорота. Не надо, я на секунду.
Смотрит ординатору в глаза.
Дорота. Вы отказались вынести приговор моему мужу. Но я не хочу, чтобы ваша совесть была спокойна. Вы вынесли приговор моему ребенку.
Ординатор снова обращается к секретарше.
Ординатор. Оставьте нас, я же просил.
Дорота. Через час я иду к врачу.
Ординатор. Не делайте этого.
Дорота останавливается.
Дорота. Что?
Ординатор. Не делайте этого.
Ординатору трудно произнести то, что он решил сказать.
Ординатор. Он умрет.
Дорота. Откуда вы знаете?
Ординатор. Каждый день новые метастазы. Шансов нет.
Дорота. Поклянитесь.
Ординатор молчит.
Дорота. Поклянитесь!
Ординатор. Бог мне свидетель!
Дороту отпускает напряжение. Лицо ее почти спокойно. Она идет к двери, но уже далеко не столь решительно. Ординатор окликает ее у самого порога.
Ординатор. Простите…
Дорота оборачивается.
Ординатор. Вы, если не ошибаюсь, выступаете в филармонии?
Дорота. Выступаю.
Ординатор. Мне бы хотелось как-нибудь послушать…
Дорота пристально на него смотрит и медленно закрывает за собой дверь.
27
Сумерки. Дорота в своей квартире стоит у окна. Смотрит в пространство. Позади нее — мрак неосвещенного жилья.
К окну своей оранжереи, освещенной раскаленной докрасна спиралью электрокамина, подходит ординатор и, как Дорота, смотрит вдаль.
Лицо Анджея бледно. Слышен негромкий звук — звон? Жужжанье? Анджей приподнимает веки. В стакане с остатками компота барахтается пчела. В какой-то момент жужжанье смолкает. Пчела медленно карабкается вверх по стеклу. Добравшись до края стакана, отряхивает крылышки и улетает.
28
Зал филармонии, концерт. Дорота, поглощенная игрой, среди скрипачей. Среди публики — ординатор. Вслушиваясь в прекрасную, превосходно исполняемую музыку, светлую и гармоничную, смотрит на Дороту. Больше ничего не происходит — музыка заполняет зал, а потом умолкает. Дорота отрывает смычок от скрипки.
29
Ночью кабинет ординатора утрачивает свой сухой деловой облик. В небольшой круг света от лампы на письменном столе попадают только ближайшие предметы. Ординатор дремлет, откинув голову на спинку кресла. Судя по разложенным перед ним бумагам, результатам анализов, историям болезней, он заснул за работой. Его будит негромкий стук в дверь.
Ординатор. Войдите.
Дверь приоткрывается. На пороге Анджей. Он по-прежнему очень худ и бледен, однако жив и стоит в дверях. Мы впервые слышим его низкий голос.
Анджей. Можно?
Ординатор. Прошу.
Анджей. Вы спали…
Ординатор. Вздремнул. Заходите…
Анджей пока еще чувствует себя неуверенно, передвигается осторожно, опирается о кресло.
Анджей. Не могу спать…
Ординатор. Садитесь.
Анджей. Я хотел вас поблагодарить.
Ординатор. Не за что. В вашем случае, правда, не за что.
Анджей. Я не верил…
Ординатор. Я тоже. Обследования, анализы, снимки — все указывало на… Видите, в очередной раз выяснилось, что мы очень мало знаем.
Анджей. Я возвращаюсь оттуда… Да?
Ординатор. Да.
Анджей. Мне казалось, что мир распадается. Все становилось причудливым, безобразным… Будто кто-то умышленно уродовал мир, чтобы мне было легче, чтобы я о нем не жалел…
Ординатор. А сейчас? Покрасивее стал?
Анджей. Нет… Но я могу прикоснуться к столу. Он гораздо прочнее… Более реальный.
Анджей дотрагивается до стола, уже изрядно потрепанного жизнью — выщербленного, потрескавшегося. Надо быть в особом состоянии духа, чтобы назвать его «прочным». Анджею как будто неловко за свои слова. Он соединяет ладони, шевелит пальцами, смотрит на них.
Анджей. К тому же… знаете…
Ординатор терпеливо ждет.
Анджей …у нас будет ребенок.
Поднимает улыбающийся взгляд. Ординатор готов разделить его чувства.
Ординатор. Я очень рад… пан Анджей.
Фильм третий