Столь предвкушаемая радость возможности совершить арест куда-то улетучилась. Что-то в этом человеке говорило об обилии предстоящей волокиты в сопровождении непрекращающегося потока насмешек, и перспективы проиграть в итоге дело в суде. Чашка чая манила всё сильнее и сильнее. Ладно, последняя попытка:
— Позвольте спросить, а что... — он запнулся. — Что у вас в пакете, сэр?
Человек дал пакет ему. Пакет был высотой с самого Шарплесса. Полисмен осторожно раскрыл его.
— Это картина! — воскликнул он. — По крайней мере, мне кажется, что это картина.
— А вы молодец, констебль. Мы ещё сделаем из вас искусствоведа.
Шарплесс критическим взглядом осмотрел холст. В основном он был ярко-жёлтый, местами чёрные закорючки противостояли красным точкам.
— И что же она означает?
— Это портрет Мадонны с младенцем, кисти Рубенса, — ответил мужчина.
Шарплесс пытался переварить услышанное:
— Ну, я конечно об искусстве мало что знаю...
— Можете не продолжать, констебль, — прошептал мужчина, и ловко завернул картину. — Я вижу, что вы обладаете хорошим, тонким вкусом.
Вдали послышался какой-то шум. Из тумана раздавались крики и полицейские свистки. Внимание Шарплесса переключилось с мужчины на звук приближающихся к ним бегущих шагов.
— В этот раз я вас не задержу, — сказал он. — Но не забывайте, что люди хотят спать. Если вам приспичит петь — пойте в ванной.
— Благодарю вас, констебль. Постараюсь не забыть. Доброй вам ночи.
— Доброй ночи, сэр.
Мужчина неторопливо пошёл прочь, держа пакет так, словно тот был невесомый. Через несколько секунд он скрылся в тумане.
Когда Шарплесс обернулся, перед ним, тяжело дыша, возникла упитанная фигура в униформе.
— Сержант Эймис! — воскликнул Шарплесс.
— Шарплесс, произошло ограбление. Украдено последнее приобретение сэра Уоллейса Биэри! Картина, современное искусство. Вор даже не вырезал её из рамы, просто ушёл с ней, как так и надо. И ушёл в этом направлении.
Он вручил Шарплессу маленькую карточку. На ней был нарисован человек, который, если судить по крыльям с перьями и белым одеяниям, был ангелом, но дьявольская улыбка и раздвоенный хвост вызывали противоположные ассоциации.
Внизу готическим шрифтом было написано: «Отмщение настигло вас от руки Падшего Ангела».
Шарплесс быстро осмотрел и вернул карточку.
— Ещё одна, — вздохнул он. — Уже двадцатая в этом году. Что это всё значит?
— Вы были всю ночь на дежурстве, — прорычал Эймис. — Вы ничего необычного не видели?
Внезапно голову Шарплесса посетила мысль, от которой у него возникло ощущение, что он поднимается в лифте, а его живот остался в подвале.
— А что было нарисовано на картине? — осторожно спросил он.
— Она называется «Венера в мехах», — ответил сержант. — По описанию сэра Уоллейса это дадаистское изображение фаллической зависти, что бы это ни значило. А почему вы спрашиваете?
— Ну, — с явным облегчением ответил Шарплесс, — я встретил одного джентльмена, который нёс картину, но у него была «Мадонна с младенцем» Рубенса. Я бы заметил, если бы это была... как вы сказали?.. Количество зависти?
Эймис недоверчиво посмотрел на Шарплесса. Тот отвёл взгляд.
Где-то вдали зазвучала песня:
Лукас Сейтон перестал петь и засмеялся. Ротозейство рядовых полисменов не переставало поражать его. Если эту картину сбыть в Амстердаме, она может принести до четырёх тысяч гиней, но не из-за денег у него сверкали глаза, и было легко на сердце. Лукасу Сейтону не нужны были деньги.
Внезапно его внимание привлёк странный звук, доносившийся из одного из тупиковых переулков. Он огляделся. Никого не было видно. Звук повторился: скрежет металла по камню. Судя по звуку, это было что-то тяжёлое, слишком тяжёлое для пистолета — его первой версии. В окрестностях Лондона было некоторое количество людей, которые желали его смерти. Его загородный дом до сих пор не закончили ремонтировать после последней зажигательной бомбы.
Он быстро засунул картину под автомобиль. Судя по собравшимся вокруг колёс кучам листьев, он тут стоял уже несколько недель, так что добыча должна быть в безопасности. Ему даже на секунду не пришла в голову мысль проигнорировать шум. У Лукаса Сейтона — наследника одной из наиболее знатных и состоятельных семей в Англии, известного полиции, журналистам, и преступному миру под именем Падший Ангел — было два недостатка. Меньший из них — ненасытное любопытство.