Прибив письмо на дверь церкви, Бенедетто начал ждать ответа. Тот не заставил себя долго ждать. К.Р. принял вызов. Он был готов к писательскому поединку — при условии, что его инкогнито будет сохранено.
Место для поединка — уединенный садовый павильон — предоставила покровительница искусств графиня Холдо. Она же выбрала тему — “Пробуждение силы”.
В назначенный день Бенедетто, как следует прихорошившись, чтобы напомнить ветренным судьям о том, чьей благосклонности они искали совсем недавно, прибыл к павильону. Соперник его уже ждал — у противоположных дверей стояла фигура в маске и в черном плаще! Странно, конечно, что новый любимец дам не отличался ни высоким ростом, ни статной фигурой, а был, прямо скажем, мелковат и хрупок, но… очевидно, женщинам было важнее то, что он пишет, а не каков он внешне. Бенедетто сдержанно и с достоинством поклонился своему врагу. Он был хорошо воспитан, и не собирался пренебрегать правилами этикета. Враг, впрочем, ответил таким же поклоном.
Графиня Холдо развела соперников по разным комнатам, где было все готово для писательского труда, и удалилась, дабы не мешать капризному вдохновению.
Бенедетто сел за стол. Он решил на этот раз написать новеллу о благородном оклеветанном разбойнике, который мечтает вернуть свое доброе имя. И вот он похищает — вынужденно и нежно! — одну прекрасную пастушку, которая знала, где находится его предатель-дядя… От неожиданности она теряет сознание, а он несет ее на руках в свой дом, усаживает в кресло. Когда прекрасная пастушка наконец приходит в себя, благородный разбойник снимает маску, и… Они говорят! Он убеждает ее пламенно и страстно, рассказывает, как был оклеветан, а она, хотя и была холодна и неприступна по началу, начинает таять и… сдается. Потому что она давно слышала про этого благородного разбойника, а он давно заприметил прекрасную пастушку и пылал к ней неразделенной любовью.
Забыв про предателя-дядю, забыв про все, что разделяет их двоих, они предаются запретной любви. В том самом кресле… Разбойник опускается на колени перед возлюбленной, а она гладит его густые черные кудри, перебирает их своими нежными пальцами. Наконец ее юбки скользят вверх, она вздыхает, позволяя своему герою покрывать поцелуями сначала ее лодыжку, потом колено, потом бедро, потом… О, потом он касается ее не только губами, но и языком, подобно пчеле, летящей на аромат цветка, желающей глубже погрузиться в нежные лепестки… И вот цветок раскрыт для него, и он припадает к нему, он пьет божественный нектар… Пастушка вскрикивает… И в этот момент и правда раздался вскрик! Женский! Из соседней комнаты, где сидел проклятый К.Р.! Что происходит? Почему этот вскрик вдруг пронзил его сердце, словно разящий меч?
Бенедетто кинулся к окну. Прислушался. Да, из комнаты К.Р. раздавался какой-то шум… И взвизги! Определенно женские! А еще что-то падало, топало, стучало. Неужели коварный злодей, чтобы победить в поединке, заманил к себе какую-то несчастную девицу? И делал с ней что-то такое непристойное, чтобы описывать это как можно достовернее? Перед глазами предстал вдруг образ Реймонды, привязанной к креслу, ее глаза гневно сверкают, платье в беспорядке, так что открыта нежная шея и немного грудь… Надо немедля идти на помощь! Недолго думая, Бенедетто схватился за толстый плющ, обвиваший стену павильона, подтянулся и перескочил к соседнему окну.
Он спрыгнул на пол, осмотрелся… и обомлел! Черный плащ и маска валялись посреди комнаты, по которой с криками и визгами металась… прекрасная Реймонда. Он узнал ее по длинным распущенным волосам, потому что одета она была в мужской костюм. Одной рукой она оттягивала ворот рубашки, а другой отчаянно пыталась что-то оттуда достать.
— Пчела-а-а-а-а!.. — с трудом разобрал Бенедетто.
И кинулся на помощь! Обхватив бьющуюся от ужаса Реймонду одной рукой, другой он быстро рванул тонкую ткань, так что несколько пуговиц отскочили на пол, и наконец изгнал коварную пчелу, покусившуюся на его прекрасную соседку.
Не сразу осознав, что опасность миновала, Реймонда еще некоторое время оставалась в его объятиях. И сам он только и мог смотреть на разорванную ткань рубашки, которая едва прикрывала ее грудь.
— Вы! — изумленно выдохнул Бенедетто, наконец сложив два и два. — Вы — К.Р.! Но…
— Я у вас не списывала! — выкрикнула она, отскакивая в сторону и поспешно зажимая рукой разорванные края рубашки.
— Но вы же… вы же… — Бенедетто, писатель, прекрасно владеющий словом, сейчас просто не мог найти никаких слов.
— Что — я? Девушка? И что же, я не могу мечтать? И откровенно писать о своих желаниях, о том, что мне, увы, недоступно? Да, вы можете меня теперь ославить на весь мир, посмеяться вместе с вашей соседкой…
— Что? С… какой соседкой?
— С Кайделией!
Бенедетто запоздало вспомнил, что его дом, действительно, с другой стороны граничил с домом семьи Конничио.
— Да при чем тут Кайделия!
— Вы же о ней пишете, я знаю!
— Я… — Он запнулся и уставился на Реймонду.
Она писала о соседе… Высоком, с черными кудрями! А рядом с ней жил… только он! Теперь он невольно вспоминал все то, что она писала про этого соседа — про его заносчивость, развратность, про его красивые губы, про то, как он целовал все эти бутоны и жемчужины…
Бенедетто почувствовал, что заливается краской. Впрочем, щеки у Реймонды тоже пылали.
— Клянусь, это все слухи! Да, многие дамы ко мне благоволят, но я вам верен!
Теперь настала ее очередь смотреть на него, чуть приоткрыв рот.
— Верен… мне?.. — изумленным шепотом выдохнула Реймонда.
Бенедетто отпрянул в смущении, ибо понял, что окончательно выдал себя. Он отвернулся, сделал несколько шагов в сторону и очутился возле стола, на котором еще были разложены бумага и чернильные принадлежности.
— Вы… тоже писали про пастушку? — вырвалось у него.
Он уставился в исписанные листки. Пастушка… о боже милосердный!.. Разбойник ее ублажает… А потом… Она… “Ее рука опиралась на его крепкое бедро, когда ее губы коснулись…” “… О, я вернусь на путь добродетели, я перестану быть разбойником! — вскрикнул он, потому что ее пальцы сжали…”
Реймонда тут же подскочила и выхватила у него бумагу.
— Не смейте! Не смейте это читать!
— Но почему? — растерянно прошептал Бенедетто. — Вы же хотели участвовать в писательской дуэли, так что…
— Только инкогнито! А теперь…
— Реймонда! — Порывисто сжав ее руки, он опустился перед ней на колени. — Простите меня! Возможно, вы считали, что я груб и заносчив, но это не так! Я… грезил о вас и уже давно! Вы были так недоступны, так непримиримы, вы так осуждали то, что я писал…
— Потому что… — перебила она, вдруг всхлипнув, — … вы писали это для других! Встаньте, прошу вас…
— Нет, я буду у ваших ног! — перебил Бенедетто в свою очередь. — И я писал об этом не для других, я мечтал и писал только о вас, чтобы именно так…
— Я знаю, я читала, но я хотела изменить эту сцену! Потому что вы неверно понимаете, что может чувствовать девушка, когда…
— Я неверно понимаю? — возмутился он и наконец поднялся, однако все так же сжимая ее руки в своих руках. — Может быть, и вы неверно понимаете, что чувствует мужчина, когда…
Реймонда не сводила с него своих прекрасных глаз, в которых все еще стояли слезы, и он осекся. Взглянул на ее губы…
— Впрочем… — произнес он уже тише. — Раз мы пишем об одном и том же… Может быть, это просто потому, что мы хотим одного и того же?