–… останется между нами, — глядя в пол, продолжил Бенимундус. — Разумеется.
— Отлично.
Дверь за ней закрылась, и несчастный магистр немного постучался лбом в стену.
***
Разумеется, произошедший конфуз никак не повлиял на многомудрого магистра. А если он и был немного грустен, то это происходило исключительно от разлития черной желчи, вызвавшей острый приступ меланхолии. Не более того. Он был выше всех этих страстей и сантиментов… Он-то был мужчиной и прекрасно себя контролировал! Почему же проклятая Рейзалия вела себя, как ни в чем не бывало? Словно… словно ей было все равно. Но ей не могло быть все равно! Это противно женской природе! Еще Гален писал… И Авиценна! Магистр Бенимундус даже потерял аппетит, вероятно, от жары. Сон тоже пострадал. Он начал один трактат и бросил… И все же — почему она на него даже не смотрит? Почему?
Однажды вечером, совсем истомившись от своей непонятной хандры, магистр решил укрыться в библиотеке при академии, где в этот поздний час не было ни души. Там, в этих стенах, где он провел столько дней за чтением прекрасных и умных книг, его сердце точно должно было успокоиться. Тем более ему все равно требовалось посмотреть пару трактатов по оптике.
Не глядя по сторонам, он, словно сомнабула, бредущая меж стеллажей, дошел до знакомой полки, протянул руку — и неожиданно коснулся чего-то теплого. Магистр вздрогнул и обернулся.
Коварная Рейзалия! Конечно, это она! Она тянула свои прекрасные загребущие ручки к нужным ему трактатам! Ну уж нет! Он схватил книгу и дернул к себе. Синьорина Палпатини, вцепившаяся в том мертвой хваткой, оказалась совсем рядом с ним. И, оскалившись, дернула книгу на себя.
— Пустите!
— Это вы пустите!
— Нет, вы!
— Возьмите другой трактат!
— Мне нужен именно этот!
Она вдруг прыгнула на него, продолжая все так же сжимать фолиант, и вцепилась в его руку зубами. Магистр охнул. Что за первобытная дикость! Что за… Она сильнее сжала зубы, шумно дыша через нос. С гневным рычанием — от досады и боли — он попытался отодрать Рейзалию от своей руки, но она ответила ему таким же звериным рыком и вцепилась еще сильнее. И тут… тут магистр снова ощутил это — то, что, как он надеялся, осталось погребено в постыдном прошлом. Пробуждение Пещерного Бена.
Резко развернувшись вместе с Рейзалией, он вжал ее в книжные полки. Она вскинула на него глаза, в которых горел дикий огонь, и он ответил ей таким же взглядом. Сунув свободную руку ей в волосы, Бенимундус немного потянул их назад, и она, наконец перестав его кусать, тут же запрокинула голову и подалась ему навстречу. Трактат раздора упал на пол, и…
Магистр Бенимундус даже не мог наблюдать со стороны, что происходило дальше. Он просто исчез. Остался лишь одержимый Пещерный Бен. Тяжелые фолианты падали с полок, стеллажи скрипели и качались, Пещерная Рей рвала на нем одежду, успевая кусать его между делом, и он кусал ее в ответ, потеряв уже всякий рассудок. Они снова были не здесь, не в храме науки, не среди библиотечных книг, нет. Они оба были где-то среди дикой природы, среди стволов высоких деревьев, травы и камней, и Пещерная Рей, стоя на четвереньках посреди разбросанных книг, впивалась пальцами в раскрытые страницы, словно в лесной мох, а Пещерный Бен, бесстыдно задрав ее юбки, одержимо двигался в ней и шептал ей на ухо такие непристойные первобытные слова, какие магистр Бенимундус не читал ни в одной книге.
Все кончилось так же, как и в предыдущий раз: спустившись с небес на землю (или, скорее, вернувшись из первобытной пещеры в храм науки), они отползли друг от друга.
— Это ничего… — начала Рейзалия и вдруг замолчала.
— …не значит, — грустно отозвался магистр Бенимундус.
— Это совершенно не затрагивает…
— Никоим образом…
Они оба вздохнули и какое-то время молчали, прежде чем разойтись, бросив злополучный трактат.
***
В следующий раз это произошло в ботаническом саду, прямо под сенью витекса священного, называемого также целомудренником. Потом в обсерватории. И даже в анатомическом театре. Приступы кавернализма, иначе говоря, “пещерности” случались с ними регулярно, но, разумеется, ничего не значили. Они оба, увы, были выше этого, выше всех этих страстей, выше приземленных чувств… А если у магистра Бенимундуса и болело сердце, то это, вероятно, объяснялось защемлением нерва от сидячей работы. Самым же страшным, самым непостижимым было то, что ученые штудии окончально перестали приносить ему удовольствие. Он смотрел в книгу, но не видел букв, он брал перо, но оно замирало в его пальцах. Разум, который, как казалось ему, должен был бы очиститься после того, как тело получало удовлетворение, напротив, туманился еще больше. Он с ужасом понял, что о Рейзалии, о ее прекрасных глазах, о ее губах, о ее соблазнительных изгибах неотрывно думал не только Пещерный Бен с его низменными устремлениями, но и многомудрый магистр Бенимундус. И что хотел он не только ее тела, не только безумного горячего соития, а еще и… любви.
Это осознание так потрясло бесстрастного прежде ученого, что он просто без сил уронил голову на стол. О, злой рок! О, насмешка судьбы! И что же ему делать? Ведь Рейзалия… ведь она отрицает чувства! Она согласна побыть Пещерной Рей с Пещерным Беном, согласна удовлетворить первобытную похоть, но после, когда безумие заканчивается, всегда становится холодной и отстраненной… На какую любовь он может претендовать, если ей даже не знакомо это слово?
Нет, с этим надо покончить. Надо прекратить эту муку. Овидий в “Лекарстве от любви” писал, что нужно удалиться от мыслей о возлюбленной, забыть о ней, а единственным средством сделать это для Бенимундуса был только отъезд. Уехать в Китай? В Индию? Может быть, забросить науку и хотя бы на время удалиться в какой-нибудь из восточных монастырей, где он сможет вознестись к холодным вершинам духа и изгнать из сердца постыдные страсти?
***
… Они снова столкнулись вечером в библиотеке. Бенимундус и сам не знал, зачем туда пришел. Может быть, по глупой сентиментальности, потому что… прощался? Прощался со всем, что было для него связано с прекрасной и холодной Рейзалией.
Он вздрогнул, неожиданно ее увидев у того же стеллажа, к которому шел и сам.
Магистр ждал, что Пещерный Бен опять с рычанием накинется на свою подругу, но… Пещерный Бен не показывался. Тело лишь полнилось тоской. Ему просто было невыносимо грустно оттого, что Рейзалия… что она никогда… не ответит ему взаимностью. И что даже не сможет понять, что он чувствует.
Но Пещерной Рей он тоже не видел. Ему показалось, что и она выглядела грустной, осунувшейся. Наверняка опять всю ночь писала какой-нибудь трактат! Что ж… Лучше покончить со всем сразу. Объявить ей о своем отъезде.
— Я должен вам сказать… — начал он тихо.
— Я тоже… — глухо отозвалась она.
— Я уезжаю.
— И я…
— Но почему? — удивился магистр. — Вас пригласили куда-то читать лекции?
— А вас?
— Нет, я просто… я решил…
— И я… просто… Мне надо уехать, вот и все.
Они оба замолчали.
— Что ж, прощайте.
— Прощайте.
Но развернуться и уйти не было никаких сил. Рейзалия тоже медлила, опустив голову.
— Я больше так не могу! — вдруг выпалили они одновременно.
— Может быть, для вас это и ничего значит…
— Может быть, вы просто презираете чувства…
— И если вам важна лишь наука…
— И если вы считаете это лишь досадной ошибкой…
— То я…
— То для меня…
Она вдруг всхлипнула, и магистр Бенимундус… нет, Бен, но не пещерный, а просто… отчаянно влюбленный, шагнул к ней и притянул ее к себе. А Рейзалия… нет, просто хорошенькая и нежная девушка Рей уткнулась носом ему в плечо.
— Для меня… Для меня это значит… слишком много, — сбивчиво говорил он, обнимая ее крепче. — Я давно… Но вы были такая гордая, такая недоступная! Я даже примкнул к консерваторам, лишь бы вас… Лишь бы вы обо мне думали, пусть и плохо! А потом… я полагал, что дело лишь в телесном влечении, в кавернализме, но… нет. Я не могу больше отрицать и подавлять свои чувства к вам, даже если вы их не разделяете.