Я несколько раз порывалась проведать ее после окончания школы, вот только Алистеры проживали в закрытом комплексе, охраняемом лучше, чем Форт-Нокс. Вдобавок ко всему, ее телефон был отключен.
Все это было весьма странным. Но не из-за их закрытого образа жизни. В отличие от меня, попавшей в «Правус» исключительно благодаря своим оценкам и стипендии, ради получения которой я чуть не продала душу, семья Алистеров была очень богата.
Я сочла странным именно исчезновение Гвинет. Но, вероятно, наличие денег обеспечивало возможность проворачивания подобного.
― Особый повод?
Дрэйвен плавно сменил тему, жестом указывая на содержимое моей тележки.
Я невольно усмехнулась.
― Что-то в этом роде. А у тебя? Сколько мяса. У вас что-то намечается в церкви?
― Да. Мы нашли место для расширения, так что собираемся отпраздновать это событие.
― Вы расширяетесь?
Я слышала, что он собирался сделать это, но не придавала особого значения местным слухам. Поговаривали, что Ротуэллский приход был настолько велик, что не мог уместиться ни на одном участке земли в Коттонвуде. Якобы поэтому церковь и построили за чертой нашего городка.
Проверить эту информацию мне не удалось. Один или два раза я проезжала мимо вывески этого места, но самого здания никогда не видела.
― Появилось много желающих.
― О, здорово...
После этого между нами повисло неловкое молчание. Следовало бы вежливо расспросить его о церкви, но я не смогла заставить себя набраться энтузиазма.
Мой отец был очень увлечен религией вплоть до своей ранней кончины. Он воображал себя божеством. Одним из моих самых ярких воспоминаний было то, как он заставлял меня раз за разом переписывать слова из Священного Писания, чтобы «покаяться» за свои ежедневные прегрешения.
Они никогда не соответствовали обычной семерке, которую можно было встретить в Библии (прим.: имеются в виду семь смертных грехов: гордыня, жадность, гнев, зависть, прелюбодеяние, чревоугодие и уныние). Нет, у отца имелась своя собственная версия добра и зла и правила, которые нужно было неукоснительно соблюдать. Считайте меня бессердечной, но я была чуть ли не единственной, кто не проронил ни слезинки на его похоронах.
Я не знала, какой веры придерживался Дрэйвен и его семья, но знала, что она не включала в себя принцип «открытых дверей».
Он определенно не был похож на любого другого священника, пастора, преподобного или как там его называли.
У него была челюсть, которой можно было бы резать стекло, ямочка на подбородке, и темные, как беззвездное небо, волосы, которые всегда были безукоризненно уложены.
Его красивые глаза были подобны безмолвной приманке. А еще от него всегда приятно пахло специями и чем-то лесным и теплым. Я никогда не видела ни сантиметра его тела под костюмами, которые он носил, но предполагала, что все, что было прикрыто идеально подогнанной тканью, было таким же визуально привлекательным, как и все остальное.
Дрэйвен, будучи чрезвычайно порядочным человеком, просто стоял и позволял мне разглядывать его, словно я никогда раньше не видела мужчин. Когда я осознала, что делала, мое лицо вспыхнуло от волнения.
В тот момент я как никогда была благодарна своим родителям за то, что у меня от природы была смуглая кожа.
― Была рада встрече, ― вежливо произнесла я, взявшись за поручень своей тележки.
Но едва успела сделать шаг, как его рука легла мне на плечо.
Хватка была твердой, но при этом нежной. Я подняла голову и встретилась с его неожиданно напряженным взглядом.
― С тобой все в порядке, Аделита?
Искренняя забота, прозвучавшая в его голосе и отразившаяся на лице, вызвала во мне неожиданный всплеск эмоций. Давненько меня никто не спрашивал об этом. Это был очень простой вопрос, который в то же время означал больше, чем Дрэйвен мог предположить. Я была одновременно тронута и растеряна.
Знала ведь, что следовало надеть шапку и темные очки.
― У меня просто не задался день. Я не выспалась.
― У каждого из нас бывают такие дни, ― ответил он, убрав руку. ― Но ты слишком красива, чтобы неважно выглядеть даже в такие непростые моменты.
Я невольно рассмеялась, будучи застигнутой врасплох. Даже не заметила, что высказалась вслух о своем удручающем виде.
― Что ж, благодарю тебя.
― Вот.
Он потянулся в один из внутренних карманов своего пиджака и извлек оттуда тисненую визитную карточку.
― Здесь указан номер моего мобильного телефона. Позвони или напиши мне как-нибудь. Нам нужно поговорить наедине.
Я приняла визитку из вежливости, едва взглянув на ее содержимое.
― Спасибо, но я не сторонник исповедей.
Он слегка улыбнулся.
― Приятно слышать, потому что я тоже, по крайней мере, не тех, о которых ты подумала.
― И все же, хотя мне очень льстит это предложение, я не представляю, о чем бы мы могли поговорить наедине.
Повертела в руках визитку и сунула ее в сумку.
― Есть парочка идей, ― отозвался он.
Мои возражения его ничуть не смутили.
― Думаю, ты неправильно истолковываешь мои намерения. Мне нужно от тебя нечто большее, чем просто беседа, Аделита.
Его слова не сразу дошли до меня. А когда дошли, я не знала, что ответить. Казалось, что он уже давно задумал это. От его признания, прозвучавшего в сочетании с хрипловатым голосом, наполненным медом, у меня по коже побежали мурашки.
― Например? ― спросила я, изображая наивную дурочку.
Его великолепные глаза сверкнули понимающим блеском. Он понял, что я пыталась придать этому неожиданному предложению встречи пустяковый и невинный смысл.
― Начнем с ужина.
― Начнем? ― мягко рассмеялась. ― Это что, твой способ пригласить меня на свидание?
― Я не прошу, ― он подошел ко мне ближе. Мне пришлось откинуть голову назад, чтобы сохранить с ним зрительный контакт. ― Но сейчас не время и не место для того, чтобы я заставлял тебя чувствовать то, что хотел бы, чтобы ты чувствовала.
Мое сознание тут же устремилось в пропасть. Я не могла не обратить внимания на скрытый за этими словами подтекст. Все было похоже на сценарий из кошмара. Я почти была готова к тому, чтобы откуда-нибудь выскочила съемочная группа и завопила, что меня разыграли.
Дрэйвен отошел, удерживая в заложниках мою способность говорить, выглядя при этом весьма довольным собой. Он вернулся к своей тележке с мясом и стал продвигаться по проходу, оставив меня с последним тихо произнесенным напутствием.