— Держи, ты хорошо работал. Пойдём, я тебя покормлю.
Костик взял деньги и улыбнулся:
— Спасибо, тёть Клав, но я лучше сейчас куплю еды и домой побегу.
— Ну, беги, беги, Костик, — она тяжело вздохнула и, потянувшись, пригладила большой красной ладонью его вихры. — И спасибо не за что говорить, я тебе не милостыню даю, а честно заработанное. Ты приходи завтра, хозяин тобой доволен, согласился тебя взять. Я с ним договорилась, что ты будешь приходить по утрам и вечером. Тебе в школу к которому часу?
— К восьми тридцати.
— Ну, тогда к семи подбегай, поработаешь часок с небольшим и на уроки. И вечером будешь пару-тройку часов работать. Вот на жизнь и хватит.
— Спасибо, тётя Клава.
Она махнула рукой:
— Да не на чем, Костик, я твою бабушку хорошо помню, чудесная была женщина. Мой Васёк у неё в группе в садике был. Уж она с ними возилась. А они, мелкота-то, её обожали… Ты на неё похож… Ну, иди, наш новый грузчик! Только… пообещай мне, что школу не бросишь, ладно?
— Не брошу… Мне никак нельзя.
Продавщица обрадовалась:
— Ну, вот и молодец! Беги, беги, Косточка. Да не боись — не пропадёшь. Не в лесу живёшь — среди людей.
Костик прошёл в торговый зал, купил самое необходимое, чтобы хватило на ужин им с отцом и осталось на завтра. Не потраченные деньги аккуратно сложил и спрятал во внутренний карман старой отцовской куртки. Рука наткнулась на какую-то бумажку. Он достал, собираясь выкинуть, и замер. С изрядно потрёпанной фотографии на него смотрели и весело смеялись мама и папа. Молодые, счастливые… Сзади папиной рукой аккуратно написано «Февраль 1986 года. Мы узнали, что у нас будет Костик». Захотелось плакать. Мальчик подхватил пакет с продуктами, шмыгнул носом и почти выбежал на улицу. Продышавшись, он ещё раз посмотрел на фотографию, аккуратно положил её обратно в карман и решительно зашагал к дому. Теперь он знал, что должен делать.
Полина Юрьевна вызвала её к себе в середине мая. Вообще, у них в школе в кабинет к директору входили запросто, безо всякой дрожи и чинопочитания. И вызовы на ковёр случались редко. Если уж ей что-нибудь нужно было, директриса имела обыкновение приходить сама. «В гости», как она выражалась. А уж к секретарю Леночке вообще бегали по всем вопросам, так как была она компетентна и хорошо информирована. И в приёмной иногда чаи с Леночкой гоняли. Но тут, когда Ирина по привычке без стука влетела в приёмную, Лена неожиданно серьёзно посмотрела на неё и приложила палец к губам: не шуми.
— Что? — Ирина так удивилась, что даже перешла на шёпот.
— Не шуми. У Полины голова раскалывается. Случилось там что-то. Какая-то кляуза на тебя. И уже не первая, Ириш. Подожди немного, сейчас она в комнате отдыха с Департаментом ругается.
И точно, из кабинета доносилась темпераментная речь директрисы, приглушённая двумя закрытыми дверьми. Слов понять было нельзя, но экспрессия говорила сама за себя. Лена прислушалась и покачала головой:
— Позвонила им уж минут пятнадцать назад и кроет их последними словами, за тебя грозится загрызть. Я ей чай носила, так чуть поднос от страха не уронила. Чтобы наша Полина да такие выражения!
— Когда первая жалоба поступила? — Ирине, работавшей уже четвёртый год и никогда не имевшей нареканий, стало больно, но она постаралась не показать виду.
— С месяц назад. А потом ещё две. Одна коллективная.
— Что ж Полина Юрьевна мне раньше ничего не сказала?
— Ты ж её знаешь, она нам всё только в крайних случаях говорит. Могла бы и сейчас тебе ничего не рассказала бы…
Ожил селектор, и Полина Юрьевна устало спросила:
— Лен, Ирина Сергеевна не подошла?
— Ждёт, Полина Юрьевна.
— Заходи, Ирин. Ленуль, сделай нам кофейку, пожалуйста.
Ирина встала и открыла дверь:
— Можно?
— Да давай уж, Ириш.
Директриса сидела за столом, обхватив голову руками, и на подчинённую свою подняла совершенно несчастный взгляд. Такой Ирина не видела у неё никогда. Ни после тяжёлой болезни, которую два года назад перенесла Морозова, ни во время их кошмарного ремонта, ни в минуты усталости. Ей стало страшно. И очень жаль их самоотверженную директрису. Лучшую из возможных. Полина Юрьевна похлопала рукой по столу: садись, мол. Ирина прошла по до боли знакомому кабинету и села на своё любимое место, под раскидистой драценой.