Я не договорила: молния сверкнула где-то рядом, ударил гром, а потом ветер вдруг развернуло в нашу сторону, – и поток дождевой воды обрушился на нас, окатывая, словно из ведра. Мы будто нырнули в озеро: я, он, ветка дуба, омела. Моя коса, его неприбранные кудри, моя юбка, враз облепившая ноги, его камзол, ставший из серого черным.
– Ого! – я рассмеялась. – Стоило прятаться.
Снова сверкнула молния, громыхнул гром. Мы, не сговариваясь, бросились ближе к стволу дуба, но спасения от ливня не было уже и там: порывы ветра, казалось, рвались во все стороны сразу, и каждый нес в себе дождевой поток. Молнии били одна за одной, гром гремел так, словно над нашими головами стреляли из пушек. Еще одна обломанная ветка, только что без омелы, упала чуть поодаль, ветер поволок ее по траве, потом бросил.
Мы стояли рядом, прислонившись к шероховатой бугристой коре, любуясь неистовым буйством грозы. Говорить смысла не было: мы бы просто не услышали друг друга за шумом дождя и ветра, прерываемом громовыми раскатами. Граф обхватил одной рукой мои плечи (мокрые плечи мокрой рукой), я прислонилась щекой к его рукаву, чувствуя тепло сквозь влажный холод батистовой рубахи. Забрав у него ту самую дубовую ветку с кустиком омелы, я оборвала несколько упругих ярко-зеленых стеблей, покрытых кожистыми листиками и круглыми зеленоватыми ягодами, и от нечего делать переплетала их между собой. Вскоре на моей макушке красовался небрежно сплетенный венок. Гром меж тем гремел пореже, – грозу начало относить в сторону, но ветер продолжал иногда окатывать нас новыми потоками. Сверху, с листьев дуба, тоже начало капать: целая струйка, просочившись сквозь крону, стекла мне за шиворот, заколола спину сорванными кусочками мха и какой-то древесной трухой. Я отшагнула чуть в сторону и посмотрела на моего господина. Он откровенно любовался мной, – глаза прямо светились от нежности.
– Красиво? – я с улыбкой подняла руки, поправляя веночек.
– Ты волшебница, – произнес он. – Моя лесная богиня в венке из омелы.
Я подхватила венок и со смехом надела на него.
– Будете лесным духом, а я себе сейчас другой сплету, – я оборвала последние стебли колдовского растения и отбросила в сторону бесполезную ветку, пальцы проворно свивали новый убор. – Готово! – Точно такой же венок, как был у него, оказался на моих волосах – непрочный, поспешно сплетенный, с торчащими и свисающими куда попало стеблями, но от этого не менее красивый и волшебный.
Я обхватила руками шею молодого барина, чуть пригладив его мокрые кудри, приподнялась на цыпочки.
– Ну вот и омела надо мной, а теперь можете поцеловать. Только замуж не зовите, все равно не пойду, потому что она падала на землю и… Ах…
Он недослушал, прильнув своими устами к моим. Все, все в нем было волшебством: вкус его губ, нежность его объятий, то странное ощущение, словно я пригубила огонь его души, который крошечным горячим солнцем спускается куда-то в сердце.
– Люблю, - прошептала я, на миг прервав поцелуй. – Как же я вас люблю…
Между нашими устами был дюйм, воробьиное крылышко, и мои губы говорили это его губам, и воздух меж ними был горячим и, казалось, дрожал, как над костром. Чуть отдышавшись, я снова поцеловала его, – словно упала в бездну. Ветер, ливень ¬ ничто не имело значения, я и конца света не заметила бы. Его губы, его руки, его плечи. Его сердце колотилось так, что, казалось, скоро собьется с такта, – совсем рядом с моим таким же заходящимся сердцем.
– Мы помолвлены, любовь моя, – прошептал граф спустя минуту. – Благословлены лесом, омыты ливнем, а гром и молнии, дуб и омела – свидетели нашей клятвы. Я клянусь, что буду любить тебя вечно. Пока стоит этот лес. Пока в нем живо хотя бы одно дерево. Пока над миром бушуют грозы. Нам осталось только повенчаться…
– Зачем? – в очередной раз безнадежно спросила я. – Будет только хуже. Ваша семья меня нипочем не примет, и правильно. И эти слухи, что вы сумасшедший, – они же опять пойдут… А еще будут говорить, что это я вас приворожила, потому что хотела богатства и стать графиней, – это уж как пить дать, уже и сейчас болтают всякое. А потому ваши родные постараются уладить все побыстрее. И у вас будет красивая благородная невеста. И свадьба… Может, в Домажлице, в большой церкви, а может, – в нашем костеле, и все будут кидать вам на дорогу цветы. Я брошу самую большую охапку. А меня наверняка еще раньше выдадут. Только я приду к вам перед свадьбой, так и знайте! Бабушка сказывала: в старину был такой закон… Что когда крестьянская девушка выходила замуж, господин мог на одну ночь забрать ее к себе. Это его право, но ведь можно сказать и наоборот: по древнему закону перед своим замужеством девушка имеет право на минуту любви своего господина…