Я с трудом удержала радостно-удивленный возглас, потому что это был он, мой господин. Он – но не тот, о ком я плакала, провожая на бой вчера. Словно бы и не было с нами всего того, что произошло с нами за десять лет: Ордена, миссий, войны, даже прошедшей совсем рядышком смерти. Он был тем, кто играл на скрипке в пещере, бродил со мной по лесам, думал о грядущем благе, что носит имя «Утешение», – только словно бы в один миг стал на десять лет старше. Только у него такие прекрасные черные волосы, которые он всегда носил неприбранными, только он не брил бороду, как прочие благородные господа. Только у него такие глаза – бездонные, кроткие, всепрощающие. Только он один светит и кружит так, словно пришел с неба и готов тотчас же уйти обратно… Господи, он убит, и душа его пришла проститься со мной?! «Нет, – ответил мне возникший непонятно откуда тихий голос моей наставницы. – Ты же знаешь: он жив. Они оба живы. С тех пор, как мир раздвоился по твоей воле, я чувствую, что у меня два сына…»
Всадник пристально смотрел на меня, и во взоре его была совершенно неистовая нежность, вера и преданность… Никто и никогда не глядел на меня так, даже Карел. В глазах того, кто явился из другого мира, светилась любовь – невозможная, неземная, такая, какой ее понимал и чувствовал лишь один человек на всем белом свете. Единственная в мире любовь, способная менять судьбы, воскрешать из мертвых, творить чудеса, – и эта любовь была только моею и стремилась ко мне. Он любил меня – вел в небо, дарил крылья, открывал мне душу и освещал божественным сиянием, наши судьбы были не просто тесно переплетены, – слиты в одну. А еще в нем была застарелая, привычная боль и тоска утраты, и предчувствие новой потери – скоро, через считанные минуты.
«Молча спасти – и как призрак исчезнуть», – я не поняла, откуда взялись эти строки. «Там, где ты сейчас, мы проживем жизнь порознь, там, где сейчас я, я потерял тебя… Я для тебя даже не призрак – сон, что не сбылся, но я знаю: придет час, когда я смогу тебя спасти. Я жив лишь ожиданием этого момента истины, но сейчас хочу дать тебе хоть немного надежды и веры…». Слова из моего сна, что приснился в далеком-далеком лесу, хранимом колдовским кругом из древних обомшелых камней. Ты здесь, свет мой, сон мой… Мои губы беззвучно сложили его имя, он чуть заметно улыбнулся…
В этот миг два мира соприкоснулись, и сон перестал быть сном, а призрак – призраком, и звуки воскресли из небытия. Всадник вновь двинулся с места, и под копытами его лошади хрустнула ветка, и звук его шагов достиг опушки, а потом и сам он, прекрасный и величественный, как лесной король, верхом на белоснежном коне, выехал из леса на дорогу. С дороги донеслись голоса.
– Вот же он! Стреляй, уходит!
– Черт побери, откуда у него лошадь? Они же давно уже шли пешком.
Стук копыт – звуки удаляющейся погони, и выстрелы – один, другой… Моя душа была готова вылететь из груди – за ним следом, навстречу выстрелам, принимая в себя раскаленные куски свинца... Господи, отведи от него смерть, я умоляю, Господи!..
– Заговоренный что ли? Вперед, за ним!
Карел проснулся раньше, чем начали стрелять, – наверно, в тот миг, когда ветка хрустнула под копытами белого коня. Или даже раньше, – когда почувствовал сквозь сон что-то странное: не то мое волнение, не то глубинный толчок, который возникает при пересечении двух миров. Услышав голоса и выстрелы, мой муж мигом оценил обстановку:
– Бежим! Давай, пока можно, пока они преследуют этого всадника, кто бы он ни был… Кветка? Милая, ты можешь идти?
Он попытался подхватить меня на руки, но я поднялась сама. Видимо, выражение лица у меня было настолько странным, что проняло даже Карла. Взглянув на свою мирно посапывающую дочь, он снова перевел взгляд на меня: