У моего несбывшегося сыночка Христиана Второго глаза были синие – как у меня, а те черные, полночные, завораживающие душу почище звездного неба, были у детей моего милого от его жены-певуньи… Я смотрела на Магдичку, вспоминая Христиана, и в который раз понимала, что мне остался лишь шаг до безумия.
Карел глядел с нежностью, с тоской от предстоящей разлуки, – как и положено доброму мужу, господин рыцарь – обеспокоенно: видать, соображал, насколько хорошо распорядился о том, чтобы меня тут присматривали и берегли. Оба ласково попрощались со мной и моей дочкой, мой граф по-братски обнял меня, супруг – нежно и долго поцеловал в уста, затем оба вскочили на коней и вскоре скрылись за поворотом дороги.
Я глядела в клубящуюся зимнюю даль, пытаясь душой угадать их путь, а в голове звучала непонятно откуда взявшаяся песенка: «Уехал славный рыцарь мой…». О ком она, о ком так плачет сердце, славные мои рыцари?
– Грустишь? Понимаю, – моя наставница, как всегда на черной лошади и в черном плаще, бесшумно выехала с боковой дорожки и спешилась в двух шагах от меня. – Ты снова простилась со своими героями и осталась одна с ребенком. Если сил нет совсем, – можешь немного побыть слабой, крестница. Забыть, что ты пример для новобранцев. Даже плакать: я выслушаю. Дай мне ее, не бойся...
Провидица осторожно, как хрупкую драгоценность, переняла у меня малую.
– Какое сильное и красивое дитя, – прошептала она. – Она взяла самое лучшее от тебя и Карла, и ей многое обещано на роду. Младенчество моих внуков прошло мимо меня, – но вот я держу на руках дочь моей крестницы, и она находит отклик в моем сердце – словно родная. Порой голос души звучит не тише, чем голос крови… Твой отпуск по ранению продлится не меньше, чем до зимнего Иоанна, и в это время я хотела бы иногда видеть ее. Если ты, конечно, не против. Куда ты думаешь отправиться после?
– Куда прикажут, – я пожала плечами.
– Ранение и младенец – не тот случай, при котором его матери выпадет сложная одиночная миссия. Возможно, поначалу не будет никакой.
– Ну значит в Вену к мужу, – я вздохнула. – Он рад будет. Или в свою деревню: мне за брата боязно. Тоже Карлу понравится: в войну-то он все мечтал, чтоб я дите родила и сидела в деревне, его ждала. Вот и сбудется, стало быть…
Госпожа Ванда покачала головой.
– Знаешь, твой Карел, за душевное здоровье которого я так опасалась… Я боялась, что рано или поздно этот парень дойдет до предела своей прочности и просто сломается. Так бывает: некоторые умеют долго и упорно терпеть, нести неподъемную тяжесть и не подавать виду, а потом раз – и упасть от дополнительной соломинки на спину. Так вот: ты просто творишь с ним чудеса. Сейчас он напоминает Альберта во время его свадьбы и тоже выглядит как мученик, возрожденный к жизни: прошел все испытания, преодолел беды, победил смерть, обрел долгожданное счастье. Беда в одном: что бы ни думал об этом Карел, на самом деле это слегка не соответствует истине. С твоей точки зрения все выглядит несколько по-иному, как бы ни было жаль. Ты так и не смогла по достоинству оценить этого человека.
– Почему не смогла? – возразила я. – Смогла. Оценить – да, но не смогла полюбить так, как должно. Он – лучшее, что мне светит, и я буду с ним до конца. Постараюсь быть ему опорой. Только сердце мое… не с ним. Или не только с ним. Я не обещала ему вечности – только эту жизнь. Теперь иногда думаю, что и это я обещала зря.
Провидица вздохнула.
– Мне жаль, что то, что сложилось у вас, так… нестабильно. Непрочно… Зависит от тысячи обстоятельств. Ровно как то, что было у меня и графа Христиана: я тоже ценила его, хоть и мало любила, но если бы чаша весов качнулась в другую сторону… Если бы выпал орел, а не решка, если бы выжили все наши дети, если бы Маркус не доехал до нашего замка, если бы моя мать меньше говорила мне о величии веры и больше о семейном счастье, если бы я чуть что не рубила сплеча, а Христиан меньше изображал хладнокровие… Возможно, все было бы по-иному, и мое сердце вспыхнуло бы ему навстречу. Мой бедный муж был достоин любви более, чем кто бы то ни было, и наш брак не был проклят, о нет. Если бы был, – Альберт не мог бы родиться в нашей семье, как последнее благословение свыше нам, слепцам… Я думаю, дочь моя, что сейчас тебе более, чем когда-либо, нужна удача. Чтобы мир казался прекрасным, и хотелось любить его весь, целиком. И Карла тоже, – ну, хотя бы заодно со всем миром. Нужно немного жизни без тяжелых потрясений. Разговоров, каких-то успешных дел – светлых, без войны. Радости за детей… Ты знаешь, что вскоре у тебя с высокой вероятностью будет еще один ребенок?