– Ты принята, – тихо молвил учитель, склонив ко мне голову. – Принята и признана своей.
– Завтра утром я снова покину дом Ордена, – говорил он мне, когда мы шли обратно. – Как и все прочие вершители. Ты, как я понял, задержишься?
– Нет. Мне незачем, я вполне здорова, могу двинуться в путь. Тоже как все прочие.
– Почту за радость тебя сопроводить, – мой наставник улыбнулся. – Куда?
– В Вену. К мужу.
– Все еще мужу?
– Да. И навсегда, – я упрямо кивнула.
– Глупая, глупая ведьма, – он покачал головой. – Я же видел, как горько ты плакала по тому, другому. Как вычерпывала душу досуха, – если б кто оценил…
– Пусть досуха, – я зажмурилась и сжала кулаки. – Он будет моей жаждой. Недостижимой: звездой на горизонте, колодцем в степном мираже. А вернусь я – к Карлу.
– Как знаешь, – покачал головой Сен-Жорж. – Я желаю тебе добра, ученица. У меня странное предчувствие: мы с тобой не увидимся целую вечность, – если вообще увидимся, – просто в прошлый раз я простился заранее.
На следующее утро я распрощалась с госпожой провидицей, и мы с наставником покинули поместье Его светлости. Уезжала так же, как и приехала: меня вез Ландыш, белый конь из другого мира, а я везла мою дочуру в перевязи на груди.
***
Возле королевского дворца в Вене мы оказались следующим утром.
Просители, многочисленные и замерзшие за время долгого ожидания (очередь-то здесь, надо думать, занимали еще до полуночи), толпились у неприметного бокового крыльца дворцового комплекса, а несколько стражников пытались навести порядок в этом хаосе руганью и тычками ружейных прикладов.
– Кто такие? – один из солдат заступил нам дорогу. – Снова просители? Опомнились, тоже мне: здесь всю ночь стоят. Приходите теперь через неделю… Эй, там, не толпиться! Кто следующий?
– Сдурел, Франц? – другой солдат, постарше, толкнул в бок своего товарища. – Это же благородный господин, не мужик сиволапый, куда ты его в общую очередь… Как вас записать, сударь?
– Орельен, француз, служащий посольских архивов, – отрекомендовался мой наставник. – Собираю сведения и мнения для военной летописи. Кроме того, в данный момент сопровождаю семью доверенного слуги Ее величества, – он кивнул на меня и малую.
Солдат посторонился, пропуская нас ближе к крыльцу.
В этот момент дверь распахнулась, и на крыльце показался высоченный видный господин в красивом мундире, с гладким лицом и лихо подкрученными рыжими усами. «Полотер, полотер», – загомонили в толпе, и сразу с десяток человек, не обращая внимания на солдат, наперегонки бросились к нему. Каждый что-то говорил, служака выслушивал с серьезным видом, наклонив голову набок или слегка кивая. Вот он ободряюще хлопнул по плечу какого-то мастерового, вот сунул в карман денежку, протянутую дородным чернявым мужиком – по виду лавочником. От другой мзды, которую пыталась всучить ему деревенского вида баба, правда, отказался…
Ну надо же! Я замерла, стараясь подольше остаться незамеченной и неузнанной. Гляди-ка, каким ты, муженек, важным стал, – слушать-то слушаешь, а все равно нос до небес задрал: я, мол, тут важная шишка, не какой-нибудь, кланяйтесь, мужики, пониже. Они и кланялись, стаскивая шапки с лохматых или лысых голов, угодливо заглядывая ему в глаза, а Карел и бровью не вел. Вот такой он был на своей важной службе, мой славный рыцарь, защитник и спаситель, боец Ордена, тот, кто клялся мне в вечной любви.
Видимо, чувствуя ход моих мыслей, наставник положил руку мне на плечо: держись, мол, я здесь, если что, – помогу. Как раз в этот миг Карел, выслушивая очередную просьбу, ненароком повернулся и посмотрел в нашу сторону. Его взгляд встретился с моим, – и важного служаку словно подменили: благостное лицо вытянулось, глаза стали большими и прямо аж вспыхнули зеленым огнем. Он жестом остановил просителя и широко шагнул с крыльца, вмиг оказываясь со мной рядом.
Уж не знаю, как один сделанный шаг может настолько сильно изменить человека, однако, со мною рядом оказался прежний Карел, мой добрый муженек, мой отважный воин. Тот, кто с горечью в зеленых глазах слушал в палатке мой рассказ о других мирах, а до того – встав в полный рост на дороге, швырял гранаты в прусских гусар, прикрывая мое бегство. А еще раньше – сходил с ума от страсти и ревности и пытался через силу отказаться от меня – непутевой бабы, что до сих пор вспоминает другого. А за два года до этого – робко держал меня за руку среди замерших под лунным светом одуванчиков, а потом венчался со мной в убогой придорожной церквушке и счастливо жил со мной в старой бабкиной избе, а затем в торговом фургончике, следующем за пехотным полком… Я была его женой: болтала с ним обо всяком-разном и слушала рассказы о его бедах, наливала ему похлебку – со дна, погуще, подносила ему стаканчик крепкого, и со смехом брала монетку, – потому что так было принято и условлено между нами еще тогда, на лунном цветущем лугу в местечке Ноан. И любовалась им – таким сильным и ладным, и крепко обнимала, и родила от него дочь, а скоро рожу и вторую. Не сказать, чтоб я была с ним так отчаянно счастлива, как это было в другом мире и с другим мужем, – но не была и несчастна: этот человек действительно был мне очень нужен и очень дорог.