– Кветушка, – прошептал Карел, тихонько, чтобы не разбудить спящую в перевязи малую, обнимая меня. – Моя Кветушка. Радость моя.
Просителям, пришедшим ко дворцу, нынче досталось незабываемое зрелище: какая-то баба с дитем на руках, заливаясь слезами, при всем честном народе целовала важного господина, приближенного самой императрицы.
***
В Вене я задержалась на месяц, – и как же мне там не понравилось! Ей-богу, и на войне было лучше. У Карла была тут комнатка – не при службах, а в «людской» части дворца, где жили слуги – кто-то и с семьями. Хлопотно, суетно, одна на всех кухонька с огромной печкой, выход на задний двор к службам, сплетни, склоки и пересуды, несколько молодых служанок, которые смотрели на меня дикими кошками, будто вот-вот выцарапают глаза: знать, имели свои интересы на видного и вроде как одинокого полотера, который удивительно быстро пошел на повышение. Каждый второй мужик сообщал мне, что уже нашел покупателя на моего необычного коня, – и я всерьез начала опасаться, что рано или поздно его у меня уведут.
Сама государыня императрица удостоила меня приема в своих покоях прямо в первые дни. Видать, Карел, который, по его собственным словам, «болтал с нею обо всяком-разном, а то ж ей, бедняжке, и поговорить-то попросту не с кем», обмолвился, что жена к нему приехала, а она решила глянуть, из-за кого такой сыр-бор разгорелся, что ей пришлось своему телохранителю по службе отпуск давать. Была она величественная, красивая и деловитая, хоть и малость поблекшая от лет и трудов, а нравом, сразу видно – чисто клинок стальной, не хуже госпожи Венцеславы. Ну еще бы – слабая женщина на ее месте недолго бы выдержала.
Я кланялась, держа очи долу, но на вопросы отвечала по возможности прямо, – впрочем, государыня, сразу видно, была мною изрядно разочарована. «Что же такого Карл в тебе нашел?» – явно читалось в ее ярких голубых глазах.
– Что вынудило тебя зарабатывать на войне? – спрашивала она, и я не находилась с ответом. – Откуда ты? Твоя мать тоже была маркитанткой?
– Нет, Ваше величество, она была крепостной.
– Вот как? А ты? Может, ты беглая?
– Нет, Ваше величество, моя добрая барыня дала волю моей семье еще до войны. Она мне даже деньгами помогла, вот я фургон и купила.
Императрица качала головой: дура ты, дескать, барские деньги можно бы и на более богоугодное дело употребить.
– О чем же ты думала, родив ребенка среди войны и следуя за армией с ним на руках? Дело только в деньгах? Иначе к чему этот риск? Карл сказал: ты даже была ранена? – похоже, она не ждала ответов на своих вопросы.
Я молча поклонилась.
– Повезло тебе с мужем, – похоже, меня взялась воспитывать сама государыня: кому скажи, – не поверят. – Ты знаешь, что пока ты продавала солдатам вино, Карл ни на одну тут не взглянул? А если я расспрашивала его о жизни, то разговоры были только о тебе и о дочке. Я надеюсь, твоя дочь полка хотя бы похожа на него? А то ведь военные дети всегда вызывают определенные сомнения.
– Похожа, Ваше Величество, – я тоже слегка нахмурилась. – А что военная, – так она просто выстрелов не боится, вот и все.
Она хмыкнула и поджала губы.
– Я слышала, ты была при Торгау?
– Была, Ваше Величество. Там и рану получила.
– Говорят, там творился ад. От меня скрыли точное число погибших, – поначалу их числа вообще никто не знал, потом решили просто не публиковать списков, чтобы не вызывать излишней паники среди моих подданных. Даже я, черт побери, узнавала масштабы потерь окольными путями. Скажи, тебе точно стоило лезть в эту мясорубку вместе с ребенком? И все это для того, чтобы вынудить мужа, давно списанного из армии по ранению и делающего успехи на гражданской службе, броситься за вами в это пекло? Для чего, женщина? Чтобы проверить крепость его чувств? А если бы погиб он, ты, ребенок или все трое? Оно того стоило?