– Смотри, куда прешь, урод пустоголовый! – сзади раздалась ругань, потом неумелые оправдания Готлиба.
Я обернулась: ну точно, этот олух не может бочку со склада перекатить, чтобы не вляпаться в историю.
– Чего надо, господин хороший? – упирая руки в бока, я шагнула к ругателю, потиравшему ногу, которую мой «братец», видимо, задел бочкой. – Все вопросы ко мне: брат у меня убогий, его ругать бесполезно, а я, если что, и в лоб могу.
Оглядев меня – крепкую боевитую молодку порядком выше него ростом, с дубинкой в руке и тесаком у пояса, прохожий, видимо, решил не связываться, а потому я ободряюще кивнула Готлибу и вернулась на свое место – подслушивать. Прослушала самое интересное – что там такое затевается, на той стороне.
Честно говоря, было страшновато: наставник ничего толком не объяснил («Сам не знаю», – вот и весь сказ), велел ждать его и действовать по обстоятельствам. Господи Боже, а если беда какая, а господин мой там, да женка с детьми при нем, не вдруг уйдешь…
– Кажется, это причаливает «Святая Нонна», – как раз говорил господин комендант, глядя в подзорную трубу. – Очень кстати, вот ею и воспользуюсь: Эфайн быстро грузится и быстро ходит.
Мой наставник кивнул Пьеррану и бодро зашагал в сторону пристани.
Я оперлась на борт фургончика и приготовилась ждать вечерних покупателей с этой самой «Нонны»: да что их там будет, мелкое суденышко, один из сотен каботажников, шныряющих туда-сюда по проливу, – груз принял, груз сдал, иногда перевез почту или несколько пассажиров. На душе было неспокойно: в воздухе что-то висело, словно какое-то предчувствие близкой грозы, – думаю, чуяли это не только я и мой наставник. Одному Готлибу и горя не было: устроившись на пустой канатной бухте, он беседовал о чем-то занимательном с севшей ему на протянутую руку жирной серебристой чайкой.
Из оцепенения меня вывел голос наставника, который зачем-то вернулся – и явно не один.
– Не волнуйтесь так, мадам, – обычно суровый, как ветер с большого моря, голос его на сей раз был даже прямо ласковым. - Я самолично посажу вас в карету, и вы преспокойно отправитесь в свой Лаваль. Ну или в Ренн, а там уже рукой подать… Ну конечно, я сам, сам поговорю с перевозчиками, чтоб везли прямо в Лаваль. И плату возьмут весьма умеренную, я вас уверяю… Я-то? Я комендант этого жалкого порта.
– Спасибо, сударь, – голос отвечающей ему дамы был мне очень даже знаком. – Вы настоящий джентльмен.
Только один среди известных мне голосов звучал так. Песня, волшебная песня, которую выпевает солнце, поднимаясь в небо утром. Еле сдерживаемая хозяйкой этакого чуда, потому что зазвени этот голос в полную силу, – и мир изменится. Что бы я ни думала о хозяйке дивного голоса, – но это было невероятное, недоступное мне колдовство.
Они шли почти что рядком: господин комендант, он же господин вершитель, чуть впереди, за ним, ведя за руку маленькую чернявую девочку в нарядном платье, – наша милая цыганочка – примадонна королевских театров госпожа Порпорина, а рядом с нею, держа на руках совсем уж мелкого, лет двух, мальчонку в коротких штанишках, курточке и щегольском берете, – моя подруга Магда, лихая фехтовальщица, которую было совершенно не узнать в платье и чепце.
Я незаметно щелкнула пальцами «братцу» Готлибу: хватит, мол, бездельничать, боевая готовность, и выступила им навстречу.
– Не хотите ли, мадам, купить что-нибудь деткам? Сласти, лимонад, розовая вода…
При виде меня большие глаза певуньи стали просто огромными, да и Магда выглядела малость ошарашенной: «Каким ветром тебя сюда занесло?» – читалось в ее глазах. Готлиб при виде обеих дам просиял ярче солнца и приготовился было что-то сказать, но замолк на полуслове, как только я на него глянула.