Воспоминания политрука Ерепеева М.А.
"Утро выдалось теплым и ясным, почти безоблачным. Но погода не радовала краснофлотцев: ждали воздушных налетов. Ходили слухи, что немцы перебросили из Франции несколько тысяч самолетов. Завыли сирены воздушной тревоги. Чтобы противник не видел целей, моряки подожгли дымовые шашки. Констанцу и его рейд словно окутало белой кисеей. Несколько раз появлялись бомбардировщики, но зенитчики и истребители не давали им прицельно бомбить. Время подошло к обеду. Выйдя из дома который мы приспособили под редакцию малотиражки "Красная Румыния" на лавочку и, любуясь стоящим на рейде линкором "Парижская коммуна", закурил. Со всех сторон завыли сирены. На порт надвигалась очередная волна самолетов. Загрохотали зенитки кораблей и порта. В небе перед самолетами запрыгали белые мячики разрывов.
— Ура! Попали! — закричал краснофлотец, остановившийся рядом со мной. Один из "юнкерсов", задымившись, вышел из строя. Он метался, чтобы сбить пламя, но ярко вспыхнул и упал в море. Остальные же бомбардировщики, несмотря на ураганный заградительный огонь, продолжали двигаться по курсу. Затем они разделились на несколько групп и стали заходить на пикирование. Я видел, как зенитчики линкора и крейсера "Червона Украина" усилили огонь. Вверх, навстречу пикировщикам, понеслись цепочки огненных трасс… Послышались взрывы бомб где — то у причалов. И вдруг на носовой палубе "Парижской коммуны" вспыхнул слепящий огонь… Вверх взвилось острое пламя и рассыпалось искрами… На порт накатился двойной взрыв. Как на экране я увидел медленно поднявшуюся носовую башню линкора с тремя двенадцатидюймовыми пушками и отделившуюся от корабля фок — мачту, с ее мостиками и площадками, сплошь облепленную людьми в белых робах… Фок мачта переломилась на несколько частей и вместе с башней рухнула в воду. Взметнувшиеся брызги, пар и дым обволокли корабль… Я невольно зажмурился. А когда вновь открыл глаза, то увидел осевший на грунт линкор с начисто оторванным носом. На нем не было ни кривой трубы, ни толстенной фок — мачты, ни передней стальной башни с тремя пушками. Корабль парил, а вокруг него вода кишела плавающими людьми. Краснофлотцы и красноармейцы, узнав о взрыве на линкоре, выскочили из укрытий. Но чем мы могли помочь? Только несколько человек, вскочив на стоящий неподалёку катер, помчались спасать тонущих. Воздушный налет продолжался. В бой вступили наши истребители. Они сбили несколько пикировщиков, но разве этим восполнишь потери? Настроение у всех было подавленное. Вечером я увидел, как несколько линкоровцев переносили с баркаса трупы товарищей и укладывали в кузова грузовиков. Я спросил у мичмана, руководившего похоронной командой, не знает ли он о судьбе моего друга политрука Фирсова.
— Слышал… Политотдельцы говорили… в подъемнике застрял. И до верха не добрался, — ответил линкоровец и вдруг разрыдался. — У меня там такой друг погиб, что в жисть не найдешь. Тут же я узнал, что немецкая бомба угодила прямо в снарядный погреб. От взрыва сдетонировавшего боезапаса и оторвало линкору нос. Все, кто был в этой части корабля, погибли".
— Так вот товарищ маршал… ах вы ещё не маршал?! Странно, видимо вам это звание присвоили позднее. Так вот, очень хорошо, что вы пришли.
— Вы хотели что-то сообщить по поводу Румынии и Франции?!
— Да нет, наверное. Франция уже труп… это правда, что де Голль и Черчилль мертвы?!
— Да, — Шапошников помрачнел, — я не в курсе подробностей, но, узнав от вас о их положительной роли в той войне, попытались наладить с ними контакт. К сожалению, официальные французские и английские власти крайне скептически отнеслись к нашим предложениям о помощи. Германия вообще всю зиму вела переговоры о мире с союзниками, свернув практически все боевые действия. А на попытку продать или передать вооружение крайне болезненно отреагировали промышленные круги, усмотревшие покушение на их прибыли. С нашим торгпредом во Франции даже произошел несчастный случай… это официальная версия.