Однако уже тогда в потоке отзывов на картину прозвучало слово «гений», хотя и в устах человека, начисто гения лишенного, — Адольфа Тьера. Газета «Конститюсьонель» писала: «Как свободно распоряжается он своими фигурами: разбрасывает по холсту, соединяет вместе, скрючивает и изгибает с дерзостью Микеланджело и щедростью Рубенса. Да, именно Микеланджело и Рубенс приходят на память при виде этого полотна… Картина господина Делакруа, как никакая другая в Салоне, сулит ее автору великое будущее. В ней пульсирует талант и пробует силы зарождающаяся высшая одаренность… Помимо всего прочего автор наделен тем особенным поэтическим видением, отличающим писателей и живописцев, которое назову воображением сердца».
Не кто иной, как барон Жерар надоумил будущего государственного деятеля — этого пронырливого и лукавого марсельца он встречал у князя Талейрана — не обойти вниманием картину Делакруа. Угождая кому надо и где надо заискивая, Тьер из историков выдвинулся в министры, а, прежде чем обзавелся собственной коллекцией, зарабатывал деньги критическими статейками; чутье восполняло ему отсутствие вкуса, изворотливость восполняла недостаток изобретательности. Ему случалось бестактнейшей оплошностью свести на нет плоды усердно сплетенных интриг, однако всякий раз он новым обманом поправлял пошатнувшееся было положение. Кому не знаком тип расчетливого южанина, преуспевающего при помощи женщин, на сей раз женщин из семьи богача Доена: очаровав мать, он женился на дочери, что, впрочем, нисколько не мешало ему обольщать сестру. Этот-то молодой человек, выжимка из худших пороков Растиньяка[178], и состоял при временно удалившемся от дел Талейране кем-то вроде добровольного секретаря и пользовался полнейшим его доверием. В его чрезвычайной осведомленности нуждались либеральные газеты, через них он вербовал дипломату сторонников среди молодежи; кроме того, он научился у князя сочетать продвижение по службе с денежными аферами. «Ладья», безусловно, привлекла бы внимание Тьера по соображениям политическим, но слово «гений», брошенное в адрес столь юного художника, не могло быть ничем иным, как ловким комплиментом старому дипломату, тем более что последующие Салоны обнаружили равное пристрастие Тьера и к Ари Шефферу, написавшему неплохой портрет Талейрана, и к Леопольду Роберу[179] и особенно — к Орасу Верне. После статьи в «Конститюсьонель» между Тьером и Делакруа завязалось нечто похожее на дружбу. Став министром, Тьер попытается играть роль Юлия II[180] для нового Микеланджело. При содействии того же Жерара, только что закончившего портрет самого короля, правительство купило у юного Делакруа картину за тысячу франков.
179
180