Те два года, что господин Делакруа пребывал на посту министра, она собирала у себя общество не просто изысканное, но и самое благонамеренное, какое только можно было отыскать в Париже времен «госпожи Анго»[8]. К нему принадлежали остепенившиеся революционеры и деятели старого режима — тот самый круг, где вербовал свою администрацию Наполеон и который в семье Дарю встречал Стендаль[9], — круг людей несравненно более благонадежных, нежели те, что окружали Барраса[10]. После многих лет революции всех тянуло к порядку; уважение к порядку, сановным поборником которого выступал теперь его отец, прививали и маленькому Делакруа. И потому не стоит удивляться, что великий художник с такой настойчивостью будет добиваться избрания в Институт: его детские годы прошли в высокопоставленной среде, где о заслугах судили по званию.
В дом Делакруа стекались многие должностные лица старого режима, желающие поступить на службу к новому правительству, но особенной благосклонностью нашего, к сожалению, мало знавшего заграничную жизнь министра пользовался Шарль-Морис де Талейран-Перигор[11]. Он только что возвратился из Соединенных Штатов; побывал и в Англии, где пришел к заключению, что эмигрировать неразумно. Обладая безукоризненными манерами при глубочайшем презрении к кому бы то ни было в политическом мире, он, что называется, ловил рыбку в мутной воде, не марая рук. Поначалу он пустился в аферы и, по-видимому, какие-то делишки обделывал совместно с господином министром, чье состояние непрерывно округлялось. Полюбил ли он в Виктории Обен жену министра или просто красивую женщину — теперь сказать трудно. Не сохранилось ни писем, ни дневника. Виктория не принадлежала к кружку госпожи де Сталь[12], не была вхожа к Бонапартам, и подробности ее личной жизни плохо освещены. Но так или иначе Талейран не прогадал: нужная ему особа в свои сорок лет оставалась достаточно привлекательной, чтобы он мог ухаживать за ней, не возбуждая насмешек; впрочем, для знаменитого обольстителя эта связь значила не много. Вскоре он познакомился с хорошенькой англичанкой, миссис Грэнд, прибывшей из Индии, — эта дама доставит ему впоследствии немало хлопот, в то время как отношения с госпожой Делакруа сохранят оттенок своего рода заговорщицкой симпатии.
Мужа Шарль-Морис де Талейран откровенно презирал и допускал весьма нескромные высказывания на его счет, позволившие госпоже де Сталь заявить: «Госпожа Делакруа, сколько она ни говори, что еще недавно разрешалась от бремени, до своей настоящей беременности долгое время не знавала супружеских утех». Приятельница Талейрана намекает на то, что господин министр уже лет пятнадцать страдал половым бессилием из-за опухоли, которую ему теперь вырезали. По-видимому, сей деликатнейший вопрос обсуждала вслух не она одна, так как вскоре различные толки об операции просочились на страницы газет[13]. Для удаления опухоли Делакруа специально прибыл из Голландии. Должность посла в Батавской республике[14] досталась ему в компенсацию за уступленный Талейрану портфель министра. Какое-то время после операции Делакруа провел в Париже, подле жены, затем возвратился в Гаагу, а шесть месяцев спустя родился Эжен. Когда свершалось это знаменательное событие, посол находился в отлучке: Талейран проследил за тем, чтобы служебные дела удержали его подальше от Парижа. Однако честь жены и самолюбие мужа были спасены. Делакруа теперь вполне мог быть отцом ребенка, и он растил чужое семя как настоящий любящий отец. От него к Эжену перейдет гражданская мораль а-ля Руссо[15] и почитание общественных устоев.
В период Консульства Делакруа направили префектом в Лион, в годы Империи — в Марсель, затем — в Бордо. Работником он был незаменимым. Госпожа Делакруа с младенцем, разумеется, повсюду следовала за ним. Старшие дети давно разлетелись по свету. Шарль, избрав военную карьеру, служил при принце Эжене де Богарне[16], которому его рекомендовала дальняя родственница семьи госпожа де Лавалетт[17], состоявшая в каком-то родстве с Жозефиной[18]. Высоким ростом, крепким сложением и красноватым лицом Шарль выдался в отца. Дочь, Анриетта, вышла за некого господина де Вернинака, вскоре назначенного послом в Константинополь. В Лувре хранится ее портрет работы Давида: внушительная осанка, лицо красиво, но неподвижно и начисто лишено выразительности; невозмутимая, полнокровная, она пошла, подобно старшему брату, в отца. Супруг ее, Вернинак, мнил себя личностью незаурядной, что в конечном итоге повредило как его дипломатической карьере, так и другим начинаниям. Анри, любимец Эжена, тоже офицер, погиб совсем молодым под Фридландом[19]. Эжен рос мальчиком нервным и восприимчивым и мало чем походил на толстокожих Делакруа.
8
9
10
11
12
13
В 1962 году в Отель Друо поступило медицинское свидетельство, которое в свое время было приложено к сосуду с пресловутой опухолью.
15
16
18
19