И еще одним Делакруа обязан Бонингтону — приобщением к миру денди. Скинув после Ватерлоо военные одежды, французы ничего не придумали взамен. Тогда они завезли гравюры из-за Ла-Манша, где моду диктовали принц-регент и Брюммель[202]. Новая английская мода, в отличие от женоподобного стиля костюмов, какие носили во Франции при старом режиме, родилась не в салоне, а, скорее уж, на ипподроме и целиком определялась изяществом покроя и качеством ткани. Нарочитая небрежность в одежде, которой славились его собратья, претила Делакруа, равно как и распространенные в среде живописцев шуточки в духе бальзаковского Леона де Лора[203] и Кабриона[204] Сю. Безукоризненный костюм и непроницаемое лицо денди куда лучше отвечали его замкнутому нраву и болезненной щепетильности. Однако для того чтобы выглядеть настоящим лондонским денди, надо было иметь значительно больше денег, а чтобы игра в денди не наскучила, — поменьше ума. Бонингтон отвел своего друга к английским портным и сапожникам, которые тогда только начали обосновываться в Париже. Часто в мастерской, подогревая на печурке обед, юные франты подолгу обсуждали покрой сюртука и кашемирового жилета или спорили о том, насколько брюки из модной нанки должны прикрывать сапоги. Подражая Жерико, Делакруа носил жокейские куртки в яркую полоску, накрывал лошадей красно-желтыми клетчатыми попонами и кутался в шотландские пледы, расхваленные Вальтером Скоттом.
Делакруа знал, что по ту сторону Ла-Манша его ждет совершенно новая живопись. Он уже имел о ней некоторое представление по великолепным гравюрам меццо-тинто, удивительно точно передающим и драматичность освещения и плавность мазка картин Рейнолдса[205] и Лоренса. Первый, поклонник венецианцев, сделался романтиком уже в середине XVIII века: свои модели он одевал в костюмы эпохи Ренессанса и располагал под пышными кронами старинных парков; ему случалось писать актеров среди декораций, поистине предвосхищавших историческую живопись. Второй самым чопорным пэрессам сообщал очарование, какое ни Жерару, ни Гро никогда не удавалось придать дамам имперского двора; он оставил нам портреты участников Венского конгресса, написанные под несомненным влиянием Ван Дейка, от которого шли чуть ли не все портретисты XIX века, от Винтергальтера[206] до Фламенга[207]. И Рейнолдс и Лоренс обильно пользовались черными красками и прозрачными лессировками; их размашистые мазки напоминали скорее Фрагонара[208], нежели суховатый стиль их французских современников. Англичане сумели палладианскую архитектуру[209] приспособить к британским пейзажам, а живопись венецианской школы — к потребностям своей торговой аристократии. В их картинах жила традиция великих мастеров, прерванная во Франции Давидом. Также по гравюрам французам были известны и иллюстрации к Шекспиру, Ромни и Фюсли[210], стремление к исторической достоверности удивительным образом сочетавшие с фантастикой. В сумятице политических страстей рождался новый жанр — карикатура: аляповатые гравюры Гилрея и Роулендсона[211] Делакруа, как мы помним, срисовывал еще ребенком.
Итак, Делакруа водил дружбу с Бонингтоном и братьями Филдингами[212] (весьма занятными акварелистами, обосновавшимися в Париже), одевался по английской моде, зачитывался английскими писателями, увлекался английскими художниками, но его восхищение отнюдь не распространялось на нацию в целом, ибо это она разгромила Наполеона, а лорда Байрона заклеймила позором. Тем не менее в мае 1824 года он отправляется в Лондон, где его уже поджидали Бонингтон и несколько приятелей французов. Едва высадившись в Дувре, он, как и подобает французу, принялся брюзжать, затем увидел Лондон — и буквально остолбенел. Рядом с этим громадным, победоносно благоденствующим городом, куда текли богатства со всех концов земли, Париж показался ему захудалой провинцией. Английские зодчие под мудрым управлением принца-регента (Георга IV) возводили колоннады и триумфальные арки[213], не уступившие бы и самой Пальмире[214], классицистически совершенные и одновременно глубоко романтические по духу, по ощущению грандиозного театрального действа. Вдоль скверов и площадей выстроились симметричные фасады особняков многочисленной знати.
205
206
207
208
209
210
211
212
213
214