Не следует думать, что высоких постов господин Делакруа добивался исключительно угодничеством и подобострастием, — нет, он действительно был человеком в некотором роде выдающимся, да и, что называется, не без связей. Сколько его соратников по Конвенту стали видными деятелями Империи! Он состоял в родстве с такими богатейшими людьми, как Беррье[20] и Батай. Все родственники вели себя так, словно и не сомневались в отцовстве Делакруа. Маленького Эжена они окружали непрестанным вниманием: того требовала честь фамилии, и к тому же все симпатизировали очаровательной Виктории. Делакруа сохранит к ним не меньшую привязанность, чем к кузенам по материнской линии — Ризенерам, хотя последние, люди искусства, были значительно ближе ему по духу.
«Я прекрасно помню, что в детстве был самым настоящим чудовищем. Понятие о долге вырабатывается у человека крайне медленно, и только изведав боль и наказание, он постепенно умеряет свою природную жестокость». Приведя эти слова своего героя, Бодлер[21] добавляет: «Детство рисовалось ему не иначе, как с вымазанными вареньем руками (пачкающими холст и бумагу), или молотящим в барабан (нарушающим размышления), что-то поджигающим и чем-то угрожающим диким существом, наподобие обезьяны». Он и вправду был сущим дьяволенком: большая голова в черных кудрях на тщедушном теле, желтоватый оттенок лица, сощуренные глаза, не говоря уже о постоянной возбужденности. В три года он, сын префекта, бросился за борт корабля в Марсельском порту; в другой раз устроил пожар и едва сам не сгорел. Сверстники подтрунивали над его необычайной внешностью, и долгое время он считал себя уродцем. В разгар игры или посреди урока он мог, позабыв обо всем, погрузиться в задумчивость, а то вдруг мечтательность сменялась приливами какой-то бурной активности, и тогда он оказывался куда живее и проказливее своих товарищей.
Когда господин Делакруа был назначен префектом Жиронды и переехал в Бордо, Эжен, очень тянувшийся к музыке, стал брать уроки игры на скрипке у старого органиста, большого поклонника Моцарта[22]. Сын члена национального Конвента, не получивший и начатков религиозного воспитания и даже некрещеный, именно через музыку приобщался мистических тайн. Библия занимала его мысли и давала пищу творческому воображению только под конец жизни, а в целом чтение Байрона[23] или Гете[24] вдохновляло его несравненно больше. В последние годы жизни он нередко ходил в церковь, но в христианском культе его пленяла лишь эстетическая сторона: музыка, служба, обряды приносили искомое успокоение. В Бордо, под сводами дворца архиепископа Мерьядека Роанского[25], где помещалась префектура, Делакруа впервые познал, что есть Великое. Ничто пошлое и мелочное не коснулось его детства. Воспоминания о Бордо всегда будут окрашены нежностью, словно это был его родной город.
Старый префект скончался в 1805 году, искренне оплакиваемый родными и сослуживцами. Он оставил порядочное состояние, но, увы, большая часть денег оказалась вложенной в дела какого-то афериста. Память отца Делакруа чтил свято, гордился его благородством и мужеством, с ним связывал лишь самые возвышенные мысли. Однако мать он любил горячо и нежно. Делакруа разделил судьбу всего поколения романтиков, воспитанного женщинами, в то время как отцы по мановению руки Наполеона уносились воевать в различные концы Европы: дети выросли чувствительные, впечатлительные, но малоуравновешенные и диковатые.
20
21
23
24
25