Его тайные наклонности не были столь уж тайными, как того хотелось бесстрастному и холодному денди. Бальзак не без умысла посвятил Делакруа «Златоокую девушку»: он знал, на каких струнках играет. Любопытно, что герой повести, Марсе, тоже побочный сын знатного вельможи.
Глава VI
Денди
Какая жалость, что такой очаровательный мужчина пишет подобные картины!
Рождение героя «Златоокой девушки» окутано тайной, грозившей бросить тень на его доброе имя, если бы достоинство, с каким он держался, и свободная непринужденность в манерах не сделали его недосягаемым для сплетен. Эжен Делакруа вел свою официальную родословную от крупных парижских буржуа, однако его настоящий отец происходил из старинного аристократического рода, и, когда первые лучи славы выделили живописца из узкого круга близких друзей, он повел себя в обществе как истинный аристократ, причем естественно, нисколько не кичась своим родством; в нем была властность и легкая ирония, и никто никогда не осмелился намекнуть на происхождение, которое он заставил уважать.
В мастерской, среди своих, Делакруа бывал боек и остер, а в остальном обладал не слишком юношеским нравом: безденежье и ранние заботы о хлебе насущном научили его сдержанности. Эжену пришелся по душе тот круг людей образованных и чуточку педантичных, куда его ввели старинные семейные связи, а также первые собственные успехи. Высший свет раскрыл ему двери своих гостиных лишь под конец его жизни. Чтобы получить доступ в Сен-Жерменское предместье времен Реставрации, надо было быть либо Рюбампре, либо Эженом Сю. В молодости политические убеждения, постоянная погруженность в работу, равно как и отсутствие средств, не позволяли ему понапрасну терять время в пустом, тщеславном свете, где и Бальзак не всегда мог рассчитывать на радушный прием в среде своих героинь. Эжен не был вхож к герцогине де Дюра[301], ни даже к госпоже Рекамье, зато его прекрасно принимали в академических и театральных, то есть наименее консервативных из официальных, кругах; здесь он встречал друзей матери и бывших соратников отца. В Реставрацию салоны сделались оазисами мысли, здесь зачастую обсуждали вопросы, о которых не дозволялось высказываться в печати. Разговоры велись на чрезвычайно витиеватом и гораздо более прихотливом, чем при старом режиме, языке, так что Делакруа, до конца своих дней сохранивший приобретенный в тех гостиных слог, под старость казался высокопарным. Тогда близкие друзья, связанные общими увлечениями, а подчас и общими любовницами, величали друг друга «месье». Делакруа, всегда избегавший фамильярности — матери презрения, — иначе как «месье» не называл ни Жерико, ни Огюста.
Среди домов, где бывал принят юный Делакруа, более других почитался дом барона Жерара на улице Сен-Жермен-де-Пре (ныне улица Бонапарта, 34). Барон принимал по средам, на итальянский лад, то есть поздно вечером: к нему заезжали из оперы или после ужина. Обходительность и хитрость помогали ему сочетать либеральные взгляды с ремеслом придворного живописца, а портреты красоток удавались другу госпожи Рекамье ничуть не хуже батальных полотен; он был вхож в Тюильри как при Наполеоне, так и при Людовике XVIII. В его гостиной, своего рода маленькой Академии, Делакруа познакомился со многими знаменитостями: Кювье, Тьером, немецким естествоиспытателем Александром Гумбольдтом[302]; аббатом де Прадтом[303], доверенным лицом короля; таинственным доктором Кореффом[304], гипнотизером, снискавшим своим искусством популярность среди знатных дам; милейшим Изабе. Женскую часть общества представляли актрисы — мадемуазель Марс и знаменитая певица Паста[305], а также модная художница-миниатюристка госпожа де Мирбель. Делакруа, казавшийся непомерно хрупким из-за огромной копны черных волос, робевший в присутствии стольких знаменитостей, вызывал всеобщее любопытство. Здесь он свел дружбу с юношей, младше его на четыре года, некрасивым, но, как говорится, с огоньком и уже основательно изучившим готическую архитектуру, Испанию и французскую историю, — Проспером Мериме[306].
301
302
303
304
305
306