Но что за дело парижанам до «Положения во гроб» или «Восхождения на Голгофу»? В годы Второй империи религиозное чувство оказалось притуплено болтовней светских проповедников и подточено наукой всякого рода Ренанов[679]. Критику Делакруа воспринял столь болезненно, что с тех пор перестал выставляться. В утешение он переписал в «Дневник» следующее высказывание Талейрана, упомянув, таким образом, его имя в первый и последний раз: «Неужели вы настолько просты, чтобы вступать в перебранку с теми, кто на вас нападает? Ведь вы тем самым доставляете им несказанное удовольствие. Делайте по-моему: я никогда никому не отвечал и, как видите, немало от того выиграл».
После выставки 1855 года Делакруа продолжал упорно трудиться. Успех не опьянил его, а поражение в Салоне 1859 года только лишний раз укрепило в стремлении к одиночеству. Работа, которая занимает его все эти годы, — итог его деятельности как художника и мыслителя — трудоемка и изнуряюща. Он расписывает капеллу Святых Ангелов в церкви Сен-Сюльпис. По-видимому, об этом заказе шла речь еще в 1847 году; сохранился листок: на одной стороне — магические слова «тигры, пантеры, ягуары, львы», на обороте — план росписи: «Моисей на горе», «Ангел, уничтожающий ассирийскую армию», «Положение во гроб». Возможно, эти первые замыслы воплотились в «Положении во гроб» и «Восхождении на Голгофу» (Салон 1859 года); в обеих картинах Делакруа, как никогда, близок к Рембрандту периода «Страстей» из мюнхенской Пинакотеки, и бесконечно далек от вдохновенного барокко «Пьеты» в Сен-Дени-дю-Сен-Сакреман. В 1849 году Шарль Блан смог добиться для Делакруа заказа только на один придел справа от входа, тогда как первоначально предполагалось предоставить ему трансепт — поперечный неф.
Целых два года ушло на переговоры с кюре (за это время Делакруа расписал Ратушу); духовенство отвергло сцены из «Апокалипсиса»; наконец сюжеты определены: «Единоборство Иакова с Ангелом», «Изгнание Илиодора из храма», а в куполе — архангел Михаил. На сей раз Делакруа не стал наклеивать холсты — он обратился к технике восковой живописи, сохраняющей интенсивность краски лучше, нежели фреска. Ему по-прежнему помогает уже утративший его доверие Лассаль-Борд. Обрушиваются целые участки стен, и все приходится начинать сначала. За подготовку берется другой ученик — Андрие[680]. И снова неудача. Тогда Делакруа сам принимается за этот титанический труд, посильный разве что здоровенному каменщику: «Мое сердце учащенно бьется, когда я вижу перед собой громадные стены, которые мне предстоит расписать». Его отрывают то холод, то болезнь, то другие работы. Начиная с октября работа приостанавливается из-за слабого освещения. В августе 1856 года конец, кажется, уже не за горами: «Утром долго работал в церкви, одушевленный музыкой и пением. Была чудесная служба в восемь часов; эта музыка возбуждает во мне состояние душевного подъема, благоприятствующее живописи». Однако кюре запрещает работать по воскресеньям, а привратник самым неучтивым образом настаивает на исполнении его требований; за Делакруа вступается сама императрица[681]. В 1860 году правительство уведомляет его, что он перерасходовал сумму, отпущенную на материалы. Все, что потребуется для завершения работ, Делакруа выплачивает из своего кармана. Только его сверхъестественная энергия спасает его от отчаяния. «Встаю с рассветом и даже не бреюсь. При окончании требуется железная собранность. Приходится на ходу принимать множество решений, и я сталкиваюсь с трудностями, которых вовсе не предполагал. Чтобы выдержать такое напряжение, ложусь рано, ни на что постороннее не отвлекаюсь; одно поддерживает меня в моем отрешении от всех радостей, и в первую очередь от радости общения с близкими, — надежда на скорое завершение. Порой кажется: не дотяну до конца; в такие минуты явственно ощущаешь свою слабость; а ведь сколько в том, что человек считает законченным и совершенным, несовершенства и невозможности совершенствования» (письмо к Беррье от 25 ноября 1861 года).
679
681