Борщовъ слушалъ земца и грустно улыбался. Онъ сочувствовалъ тому, что говорилъ Ерофѣевъ, но не находилъ въ себѣ въ эту минуту настоящаго отзыва. Онъ думалъ о другомъ. И ему даже стало совѣстно, что Иванъ Иванычъ изливаетъ передъ нимъ такъ искренно свою гражданскую скорбь, а онъ внутренно поглощенъ совсѣмъ другимъ.
— Правду-ли я говорю? — спросилъ Ерофѣевъ, беря его за руку.
— Правду и нѣтъ.
— Какъ, нѣтъ? Помилуйте, батюшка. Вы развѣ хуже мевя знаете здѣшній-то Вавилонъ? Вѣдь это зараза какая-то! Очумѣли всѣ! Всѣ хватаютъ, только лѣнивые не кидаются на куши. Такъ гдѣ-же имъ заниматься нами грѣшными? Ихъ точно огнемъ палитъ алчность.
— Но въ томъ-же Петербургѣ, — возразилъ Борщовъ: — только и найдете вы какое-нибудь движеніе мысли.
— Не хочу вамъ противорѣчить, батюшка Павелъ Михайловичъ, а говорю только по душѣ то, что самъ чувствую. Да вотъ и васъ я давненько не видалъ и нахожу, что вы сильно перемѣнились.
— Въ чемъ-же? — живо спросилъ Борщовъ.
— Замѣчаю въ васъ какую-то задумчивость. Затуманены что-то. Видно, и на васъ Питеръ-то наложилъ свою печать.
Борщовъ немножко потупился. Онъ чувствовалъ на себѣ взглядъ Ивана Иваныча, и ему сдѣлалось жутко.
— На одной ножкѣ нельзя все прыгать, — отвѣтилъ онъ.
— Извѣстное дѣло. Только мекаю я, что и вы начинаете глядѣть на Питеръ моими глазами. Пли не зазноба-ли какая?
— Гдѣ намъ этимъ заниматься! — вскричалъ Борщовъ и поднялся. — Я думалъ о томъ, слушая васъ, что вамъ какъ можно поскорѣе нужно познакомиться съ Прядильниковымъ.
— Съ кѣмъ это, батюшка?
— Сь тѣмъ самымъ господиномъ, который разскажетъ вамъ всякую штуку.
— Да вѣдь вы говорили, что онъ придурковат.
— Ну, нѣтъ. Онъ наивенъ и довѣрчивъ; но я надѣюсь, что теперь его наивности насталъ колецъ. Хотите къ нему ѣхать сеіічасъ-же?
— Не поздно-ли будетъ?
— Самое время. Онъ по ночамъ не спитъ. Онъ теперь только всталъ.
— Этакъ-то у васъ дѣльцы прохлаждаются?
— Онъ какой-же дѣлецъ!
— Ну, ужь, батюшка, я васъ и въ толкъ не возьму. А везти везите. Хоть на одного честнаго человѣка поглядѣть. все будетъ полегче.
— Только вы у генерала не говорите, что знакомы со мною, это вамъ очень повредитъ. Впрочемъ, его адъютантъ доложитъ.
— Шутъ съ ними, совсѣмъ! — заключилъ Иванъ Ивановичъ, и оба они вышли изъ нумера.
V.
Борщовъ зналъ, что Прядильниковъ, попрежнему, живетъ въ Коломнѣ; но онъ очень давно, съ самой весны, не видалъ его. Привезъ онъ земца часу во второмъ. Оказалось, что Прядильниковъ измѣнилъ родъ жизни и вставалъ рано. Онъ уже собирался куда-то ѣхать. Борщовъ нашелъ въ немъ большую перемѣну. Прежде всего бросилась ему въ глаза опрятность и даже нѣкоторая чопорность туалета Петра Николаевича. Па немъ былъ весьма приличный сюртукъ, хорошо вычищенный. Воротнички и манжеты — чистые. Голова не представляла, какъ прежде птичьяго гнѣзда, ногти знакомы уже были со щеткой. Онъ весь какъ-то подобрался, и на его пыльномъ лицѣ замѣтно было что-то похожее на румянецъ.
Своихъ гостей Петръ Николаевичъ начала усаживать съ обычною, но менѣе нервною суетливостью.
— Привезъ къ вамъ земскаго дѣятеля, — началъ Борщовъ, отрекомендовывая Ивана Ивановича.
Когда Прядильниковъ услыхалъ фамилію Ерофѣева, онъ подсѣлъ къ нему съ особеннымъ интересомъ и началъ его-разспрашивать весьма подробно и заявлять сожалѣніе, что теперь уже потеряно иного времени.