Баймутдинов мельком пробежал список и свел брови:
— Ничего не выйдет… У меня денег нет.
— Как же так? Ведь у тебя же есть специальная смета на переселенцев?
— Есть. Вся исчерпана. Сколько по смете полагалось, столько мы переселенцам и выдали. Больше нет ни копейки.
— Не может этого быть!
— Значит, я понимаю так, — насупился Баймутдинов, — ты мне не веришь.
— Ты неправильно рассуждаешь. Тут речь не о недоверии… Ты извини меня, но мне в таком случае интересно, кто именно и из каких кишлаков поехал…
— Я наизусть не могу перечислить!
В тоне Баймутдинова Хурам почувствовал обиду и недовольство, но решил не сдаваться:
— А ведомость у тебя есть?.. Ты не можешь мне показать?
Баймутдинов помедлил, словно что-то припоминая, вызвал секретаря и небрежно подобрал губы:
— Тут товарищ Раниев просит ведомость на переселенцев. Принеси ему.
Хурам развернул перед собою листы и, внимательно их изучая, не замечал пристального взора Баймутдинова, следившего за ним из-под приспущенных век. За длинной колонкой имен и фамилий следовала колонка с названиями кишлаков, из которых выезжали переселенцы. В следующих графах были обозначены даты выезда, количество членов семьи, суммы выданного пособия. Каждую строку завершала подпись или оттиск пальца переселенца. Хурам водил пальцем по ведомости, пробежал ее всю и снова, уткнув палец в середину, задумался, что-то соображая.
— Вот, — наконец поднял он голову. — Итог правильный. Но распределял ты деньги неправильно.
— Как это так? — Баймутдинов живо протянул руку за ведомостью.
— А так. Пожалуйста! Каждому полагается по триста и на члена семьи по пятьдесят. Так?
— Так, — настороженно подтвердил Баймутдинов.
— А вот тут смотри, — Хурам черкнул ногтем по бумаге. — Селахетдин Ахунов. Кишлак Ляк-Танга. Первого февраля. Одинокий. Восемьсот рублей… Почему ж это всем по триста, а ему вдруг восемьсот?
Баймутдинов побагровел и вырвал ведомость, удивив Хурама внезапно охватившим его волнением. Прикусив губу, молча уставился в отчеркнутую ногтем строку. Хурам искоса за ним наблюдал, и Баймутдинов, заметив это, постарался придать своему лицу спокойное выражение.
— У других хозяйство есть, — наконец вымолвил он напряженно, — имущество увозили с собой. У этого ничего нет, голый был, когда уезжал. Мы постановили дать ему больше, чтоб он мог на Вахше купить себе самое необходимое…
Хурам, ничуть не удовлетворенный таким объяснением, подумал: «Что он крутит? Придется мне это расследовать. Наверно, какого-нибудь бая переселил…» Вслух, однако, произнес примирительным тоном:
— Ну если так… Хотя, по-моему, все-таки это неправильно. На этот додаток двух дехкан можно было б переселить… Впрочем, спорить не буду. По ведомости выходит, что действительно смета исчерпана. А переселить хунукцев все-таки надо. Давай так решим: ты их оформи, а деньги я как-нибудь через политотдел достану. Согласен?
— Так, конечно, согласен! — успокоенно произнес Баймутдинов, пряча ведомость в ящик письменного стола.
Хурам собирался было встать, но подумал и, изучая выражение глаз Баймутдинова, медленно, как бы нехотя, врастяжку сказал:
— Вот что, Баймутдинов… Дел у меня к тебе больше нет… Но нас сейчас двое, и я хочу тебя спросить, знаешь, так, по-товарищески… Твое выступление на бюро…
Баймутдинов навалился грудью на стол, положил перед собою руки, и в глазах его мелькнуло выражение удовлетворенности. Он мягко перебил Хурама:
— Вот правильно… Я сам хотел сказать тебе… Именно по-товарищески… Нехорошо получилось тогда, я чувствовал себя нездоровым, знаешь, работы много, мы все переутомлены, у всех нервы расстроены… — в тоне Баймутдинова было полуизвинение, а в глазах, ставших приветливыми, доверительность. — Я очень погорячился, обидно мне было, что даже ты, такой же, как я, таджик, не понимаешь меня. Ты не обращай внимания, мало ли что в таких случаях срывается с языка…
— Погоди, Баймутдинов… Пусть так, но такого объяснения я принять не могу, так с женой объясняться можно, а тут дело серьезней. Но я не прошу у тебя объяснений. Ты прекрасно знаешь, что за твои слова ты должен будешь ответить партии, а не мне. Такие слова, как тогда, на ветер не швыряют, и партия с тебя очень строго спросит за них.
Баймутдинов нахмурился и опустил глаза. Хурам продолжал:
— Что ты скажешь партии, я не знаю. Но я предварительно по-товарищески хочу спросить только об одном, и то потому, что это лично меня касается. Какие основания у тебя были, когда ты назвал Винникова белогвардейцем?