Арефьев, дружески поздоровавшись, усадил его за стол. Хурам прямо приступил к делу и рассказал о странной истории с «мертвою душою» — Селахетдином Ахуновым.
— А почему ты придаешь этому такое значение? По-моему, тут просто беспорядок в отчетности. Послать к Баймутдинову инспектора, и пусть разбирается.
— Нет, Арефьев, я очень тебя прошу, выясни это дело по твоей линии. Поищи здесь в кишлаках, может быть, действительно кишлак неправильно обозначен, а одновременно телеграфируй на Вахш. Пусть они сообщат, действительно ли такой переселенец у них появился, а заодно пусть перечислят всех, кто от нас к ним приехал. Сверим с исполкомовским списком, проверим, не баев ли посылал туда исполком. Сделаешь?
— Сделаю, конечно, если у тебя подозрения. Точка. Ну, как у тебя посевная?
— Гоним. Сейчас идет здорово, очень я Хунуком всех устыдил… Я хочу тебя спросить о твоих делах.
— Постой, прежде я спрошу у тебя. В Хунуке за тамошней мотнею нам так и не удалось об этом поговорить. Как ты относишься к обвинению Винникова в белогвардействе?.. По-моему, надо проверить. Обвинение тяжкое.
— Вот что, Арефьев. Это, конечно, надо проверить. Но только, если б это сказал кто угодно, а не Баймутдинов, я бы отнесся серьезнее. А так, мнится мне, ерунда.
— Но ведь все же председатель райисполкома, официальное заявление.
— А я тебе скажу следующее: самого Баймутдинова надо и из исполкома вывести, и из бюро, и вообще из партии выгнать.
— Ого-го! — рассмеялся Арефьев. — Куда гнешь! Это ты загибаешь. За что же, скажи?
— А тебе его выступление на бюро нравится?
— Ну, браток, — внушительно промолвил Арефьев. — Не нравится, конечно, за это надо хорошенько проработать его, но…
— Подожди, — серьезно заявил Хурам. — Дело не только в этом. А если старый партиец, председатель райисполкома, оказывается вдруг настоящим буржуазным националистом? Если он проводит в районе байскую политику? Если он ненавидит русских только за то, что они русские, и открыто заявляет об этом? Если он пролез в партию только для того, чтобы ему удобнее было заниматься контрреволюционной агитацией? Как, по-твоему, быть тогда? Не такие по масштабу фигуры партия и то никогда не стеснялась изгонять из своих рядов. Сам знаешь…
Арефьев стал очень серьезным, с изумлением слушая Хурама:
— Я надеюсь, ты не можешь говорить все это без достаточных оснований?
— Вчера я был у него. Вот слушай, какой у нас был разговор.
Хурам слово в слово передал Арефьеву все, что пришлось ему накануне выслушать от Баймутдинова, а также то, что говорил ему Баймутдинов перед охотой на кабанов.
— Придется созывать пленум, — досадливо заключил Арефьев, когда Хурам кончил. — Если все так, как ты говоришь, то пахнет серьезным делом. Надо вывести его на чистую воду. Придется также с центром снестись. Пусть этим Леонов займется. Ты с ним разговаривал?
— Нет, пока только с тобой. Зайду к нему позже.
Хурам и Арефьев занялись обсуждением всех мер, необходимых для выяснения прошлого Баймутдинова и проверки деятельности районного исполкома.
Обсудив все дела, Хурам спросил Арефьева об арестованных.
— Следствие мы ведем. Не буду тебе рассказывать, как и что. Но должен сознаться, что реальных результатов мы пока не добились. Зарзаминский раис молчит. Османов тоже молчит, ничего от него не добиться. С ним казус был: он бесился, не спал ночей, вел себя крайне неврастенично. Я направил к нему врача. И хотя он отказался разговаривать с врачом, тот все же установил, что его состояние является следствием реакции организма на опийный яд. Вчера Османов потребовал опиума. Я бы и дал ему немножко из медицинских целей, но у нас его нет, в аптеку посылал — тоже нет. На одном из допросов Османов сказал, что опиум для него доставал Гуссейнов, — это, кстати, единственное показание Османова за все время следствия. Мы допрашивали Гуссейнова, тот отказывается. Знаешь, кстати, Гуссейнова я решил освободить, я убедился, что он вообще ни при чем: все решительно собранные нами материалы характеризуют его исключительно с положительной стороны, да и сам он, сколько я его наблюдал, держится так, как человек действительно ни в чем не повинный.
— Вот видишь, — задумчиво произнес Хурам. — Я и сам теперь начинаю думать, не наклеветал ли на него Баймутдинов — то, что я тебе, помнишь, передавал. Но кто же тогда занимался ломкою тракторов? Неужели Османов?
— Никаких доказательств этого у меня нет, — тихо заметил Арефьев. — Но… — Арефьев решительно махнул рукой, — впрочем, что толковать впустую. Это дело мы так или иначе доведем до конца… Между прочим, об опиуме… Мы выяснили, что опиум можно достать исключительно из-за границы. А если так… то ведь, сам понимаешь, без звонкой монеты тут не обойтись… Не правда ли?