Я решил, что это человек громадного роста, умудренный обилием прожитых лет, что у него отлично развиты мускулы, что лицо его угловато и широко и темной тяжелой доской на его груди лежит борода. Мало ли таких богатырей партизанского типа хрустят таежником по непрорубным сибирским лесам? Может быть, один такой и оказался совработником на Памире?..
…В ту пору горы, по которым проходила условно обозначенная на карте граница, были еще неисследованы. На Памире не было пограничников. Два-три красноармейских поста несли лишь гарнизонную службу. По неведомым ущельям к нам проникали банды басмачей, взращенные агентами империалистов из Гильгита, Читрала и прочих военных баз Британской Индии. Эти банды заливали кровью вилайеты Таджикистана и кантоны Киргизии.
Я сам только что вырвался из плена тогда, один из моих товарищей был убит басмачами. Я ехал на Памир с хорошей охраной и знал, что всякому одинокому путнику в любом месте может повстречаться звенящая пуля. Я видел корявую палку и красный платок на ней и рядом окровавленный брезентовый плащ на зеленой траве в Бордобе, под Заалайским хребтом. Это была могила техника Астраханцева, убитого басмачами. Я видел торчащие из-под груды камней ноги кашгарского караванщика на громадном и легком перевале Кызыл-Арт. В пустыне Маркансу из песка вверх торчали такие же ноги неизвестного человека. Я принял в свою палатку в Мургабе раненого прораба Радайкина с двумя рабочими, которые одни остались в живых от всей той экспедиции, что работала на реке Каинды. Они пять дней, голодая, скакали без передышки, полуголые, по памирским морозным ущельям и только в моей палатке поняли, что наконец спасены. Басмачи шныряли повсюду. Много раз я выскакивал из палатки при ночных тревогах. Я спал всегда с винтовкой под одеялом — с винтовкой, у которой пятый патрон был в стволе. Я не снимал на ночь маузера с ремня и клал под подушку ручную гранату, а детонатор прикреплял к теплой шапке, остававшейся на моей голове. А днем, в пути, каждый встречный камень я расценивал с точки зрения его тактических свойств, и в седле у меня всегда хранился неприкосновенный запас галет. Вот какое время было в тридцатом году на Памире, и вот как я в первый раз путешествовал по Памиру!
Много людей рассказывало мне, что Дымский разъезжает по Памиру один или с двумя-тремя спутниками и ночует в киргизских юртах, поднимая бедняков на борьбу с басмачами, и бедняки объединяются в добротряды, садятся на коней и покидают свои кочевья. Я не мог понять тогда, как умудряется Дымский проскочить через всякую опасную зону, уберечь себя от засады, обезопасить свой сон.
Да! Три года прошло с тех пор, но я помню отлично: пенная вода ворочала камни, когда на коне я переправлялся через нее. Ледяные гребни заплескивали седло, и конь осторожно и вдумчиво нюхал воду, делая новый подводный шаг. На другом берегу реки чернела юрта. Из юрты вышли три человека в киргизских халатах, с винтовками, и спокойно глядели, как мы переправляемся к ним. Когда конь мой, отфыркиваясь, вылез на берег, один из троих подошел ко мне и, улыбнувшись, пожал мне руку. Я спешился и вошел с ним и двумя его товарищами в юрту. Мы говорили о новостях, привезенных нами с разных сторон Памира. Он рассказывал тихо и занимательно. Он был молод, безбород, безус, застенчив и голубоглаз.
— Куда вы едете? — спросил я его.
— Да вот тут есть маленькое дело, — ответил он словно нехотя, — надо взять одного курбаши, едем к банде… Да, между прочим, — вдруг оживился он, — вы не знаете, что это за камень? Я хочу попутно подзаняться геологией, а там, куда мы едем, говорят киргизы, много таких камней.
Он распахнул халат, порылся в кармане и выловил кусок биотита.
— Ничего особенного, — усмехнулся я, — просто черная слюда.
— Значит, ничего ценного?
— Да здесь это на каждом шагу. Можете бросить!
— Вот черт, жалко! А я думал, что-нибудь дорогое, уж очень красивый: черный, а так блестит!..
Мне в ту пору очень хотелось достать рога архара. Я спросил, где лучше здесь поохотиться.
— А чего вам охотиться? Приедете в Мургаб, там на базарной площади лежит несколько куч этих рогов. Одна из них — моя, мы настреляли. Спросите любого киргиза, которая куча Дымского, и выберите рога. Получше возьмите…
Так я узнал, что этот человек — Дымский.
Мы дали им шесть банок консервов — они ехали без продуктов — и дружески расстались.