Арефьев перед каждым вопросом крутил папиросу, торчмя стоявшую в его пальцах, и легким постукиванием ногтя сбрасывал быстро нагорающий пепел.
— Так вы говорите, до этого Османов никогда не оставался у вас ночевать?
— Правда никогда, — опять наклонился Шафи. — Совсем человек незнакомый.
— А как же вы незнакомого человека к себе пустили?
— Вот, я сказал, товарищ начальник… Еще раз скажу. Пришел, говорит: я тракторист, ночью в кишлак тракторы придут, домой далеко идти, пусти ночевать…
— И вы пустили, да еще посреди товаров, в самом кооперативе?
— Ай, товарищ начальник. В моей комнате — женщина. Другая комната — кооператив. Он на больших замках. Пусть даже дурной человек — украсть ничего нельзя. Я удостоверение спросил, написано: тракторист из самой МТС. Вот пустил… Никогда не думал, что опиум станет курить…
— А этот, другой, доже удостоверение показал?
— Этот не показал. Я его раньше видал. У меня торговля, кооператив, а он — агент райпо, по заготовкам агент, значит, тоже торговля. Я думал, плохого не будет.
— А где они опиум доставали, не знаете?
— Честное слово, товарищ начальник, не знаю.
Арефьев помедлил. Постучал новою папиросой о крышку коробки, неторопливо вложил ее в рот.
— Ну, хорошо… А кабанов вы много убили?
Шафи насторожился и ответил, подумав:
— Мы наверх полезли с одной стороны, товарищ Баймутдинов и с ним еще люди — с другой стороны, на гору. Думали, наверх вылезем, кабанам деваться некуда, на самом верху между нами окажутся, всех постреляем. А там еще, товарищ начальник, ущелье есть. Ничего дехкане нам не сказали, мы не знали. Вот туда, в ущелье, все кабаны ушли.
— Так-таки ни одного не убили?
Шафи вздохнул:
— Вот. Так вышло. Не поймали ни одного.
— А когда на охоту вы уезжали, вы знали, что в кишлак придут тракторы?
— Конечно, знал, товарищ начальник… Ведь я сказал: Османов пришел вечером. Сказал: пусти ночевать, тракторы придут.
— А что им керосин нужен, вы знали?
— Вот честное слово, не знал. Откуда знать?.. Когда получил по накладной керосин, ничего написано не было. Думал — так, товар для дехкан.
— Куда ж вы его девали? Дехканам продали?
— Конечно, дехканам. Вы, товарищ начальник, когда обыск делали… У меня бумажка была… Сельсовет разрешение давал.
— Знаю, она у меня, — нетерпеливо перебил Арефьев. — Так неужели дехканам на лампы и на чистку инструментов сразу полтонны понадобилось?
— Сколько просили, столько давал. Разрешение есть — давал. Всё купили.
— Кто покупал?
Шафи наклонился вперед и, схватившись ладонью за грудь, закашлялся. Кашлял долго и глухо, чтоб оттянуть время ответа. Обтер рот ладонью, снова сомкнул рукава халата. Ответил уклончиво и неуверенно:
— Товарищ начальник, все покупали, кто хотел. Дехкане. Их расписки вы тоже взяли.
— По распискам выходит, — сурово заметил Арефьев, — одни брали по триста, по четыреста граммов, другие — по пять, по восемь пудов. Почему такая огромная разница?
Шафи тщетно прятал глаза от прямого, как нож, взора Арефьева:
— Не знаю… Вот честное слово, видит аллах, не знаю… Кто сколько хотел, столько брал.
— Хорошо. Это я выясню… Зачем, получив повестку явиться сюда, вы сначала ходили к секретарю сельсовета Азизу?
Шафи ерзал на стуле и все больше от страха впадал в расстройство. Воротясь с охоты домой и подвергнувшись обыску, он целую ночь не спал, боясь, что его арестуют, не зная, бежать ли ему — и куда бежать? — или покориться судьбе и ждать будущего. Понадеявшись, что, не найдя при обыске ничего особенного и не арестовав его сразу же, его, быть может, и дальше не тронут, он остался до утра дома. Утром ему принесли повестку, и, окончательно струсив, он побежал к Азизу, рассчитывая, что влюбленный в его сестру комсомолец может в случае нужды оказаться полезным. Он ничего не сказал про повестку Азизу, принявшему его сухо и недружелюбно, но пытался завести длинный разговор о своих советских чувствах и о том, что Озода призналась ему в своей любви к Азизу, и он сам, как старший, заботящийся о ее будущем брат, будет счастлив, если Азиз действительно захочет взять ее в жены… Что, мол, может быть лучше для нее, чем жизнь с таким прекрасным человеком, как комсомолец Азиз, которого все дехкане кишлака уважают и который поведет Озоду по «светлой советской дороге»? Шафи не добился от Азиза никакого ответа. Азиз показался ему мрачным, недовольным и таким расстроенным, словно на его плечи свалилось большое несчастье. Азиз ответил Шафи, что действительно он предложил Озоде выйти за него замуж, но что сейчас у него большие дела и заботы по кишлаку — некогда думать о себе и о женщине, — свое окончательное решение он сообщит Шафи через несколько дней.