Сейчас Шафи не знал, что ответить на вопрос Арефьева, и медлил, чувствуя на себе острый, испытующий взгляд.
— Что же молчите? — спокойно напомнил Арефьев. — Вам не хочется отвечать?
— Товарищ начальник, — возбужденно заторопился Шафи. — Тут другое дело. Тут дело с женщиной…
— А, с женщиной… — неопределенно протянул Арефьев. — В сельсовет насчет женщин ходят, когда жениться хотят. Не жениться ли вы задумали?
Шафи вспыхнул:
— Нет. Я стар, товарищ начальник, бедный человек. Жена в доме — денег много пойдет… У меня тайны нет. Вот, дело совсем другое. У меня сестра. Очень хорошая женщина. Немножко темная еще — паранджу носит. Я говорил: сними паранджу, стыдно, теперь всем женщинам большая дорога. Не хочет, что могу сделать? Азиз тоже хороший человек. Первый человек в кишлаке. Так. Слава аллаху, они любят друг друга. Зачем буду мешать? Хорошо. Вот пошел. Думал, сюда приду, все может быть. Вдруг одна Озода останется? Женщине нужен мужчина…
— Понимаю. Можете дальше не рассказывать… Значит, вы думали, что мы хотим вас арестовать? Почему? Разве вы знаете за собой какое-нибудь преступление?
Шафи смешался.
— Нет, честное слово, товарищ начальник. Вот чистое мое сердце. Так. Бывают дурные люди. Может быть, кто лживое слово сказал на меня!
— По наговорам мы людей не берем, — веско сказал Арефьев и потянулся за телефонной трубкой. — Дайте его сюда… Которого?.. Ну… который молчит… Понимаешь?.. Ну да, этого самого!..
Шафи насторожился, боясь правильно понять смысл телефонного разговора. Он надеялся уже, что допрос сейчас кончится для него полным благополучием, а тут… очень плохо… Дверь неслышно открылась, и, введя в комнату Османова, розоволицый красноармеец козырнул у дверей.
— Разрешите идти, товарищ начальник?
— Можете идти. Позвоню!
Османов был в сапогах, в ватной, измазанной машинными маслами куртке. Арефьев предложил ему сесть с другой стороны стола, проследил взгляд, которые его встретил Шафи, и, всматриваясь в его бледное лицо, произнес:
— Прошла голова, Османов?
Османов злобно метнул глазами и промолчал, а Арефьев усмехнулся:
— Мне фельдшер докладывал, что вы целые сутки от головной боли мучились. Уж такая вещь опиум. Словно куски железа в мозгу плавали, верно?.. Ну что же, опять молчать будете?
— Что тебе моя голова? Спрашивай, раз тебе нужно!
— Вы в прошлом году или в этом с Шафи познакомились?
Шафи внезапно сорвался со стула:
— Совсем незнакомы. Ведь я сказал, товарищ начальник!
Арефьев рассерженно хлопнул рукой по столу:
— Вас не спрашивают. Если вы будете отвечать, когда не к вам обращаются, мне придется отправить вас в камеру.
— Ай, ай… Извините. Честное слово, товарищ начальник, — испуганно заюлил Шафи. — Думал, вы меня спросили.
— Ладно. Молчите… Османов, отвечайте, когда именно познакомились вы с Шафи?
— Первый раз был, когда взяли меня, — медленно, глядя на Шафи, произнес Османов.
— Сядьте к нему спиной… Вот так… Вы знали, что в кишлак придут тракторы?
Османов молчал. Шафи задергал пальцами бороду, напряженно глядя на его спину.
— Ну, будете отвечать?
— Ничего я не знал.
— Та-ак… Хорошо. — Арефьев записал ответ на листке бумаги. — А может быть, все-таки знали?
— Сказал нет — значит нет!
— И ни о чем с ним по поводу тракторов не говорили?
— Не говорил.
— А какие-нибудь бумаги, из тех, что у вас были с собой, показывали ему?
— Не показывал.
Шафи опять приподнялся со стула:
— Товарищ начальник, он, честное слово, врет!
— Молчите, Шафи, — с угрозою в голосе обрезал Арефьев. — Забыли, что сказано вам?.. Как же вы, Османов, к незнакомому человеку напросились ночевать да еще решились у него курить опиум? Или, может быть, Шафи опиум вам и дал?
— Не давал.
— Откуда же вы его взяли?
Османов медлил с ответом.
— Ну?
Османов внезапно поднялся и, ударив стулом об пол, фыркнул раздраженно и злобно:
— Что допытываешь меня? Курил, и все тут. Мое дело. Мой опиум. Откуда взял — не скажу. Держи в тюрьме, если надо тебе. Ничего не скажу.
Арефьев надавил кнопку звонка. Вошел красноармеец.
— Уведите его!
Красноармеец вывел Османова. Арефьев внимательно поглядел на Шафи, у которого явственно дрожали губы, и сказал ему утомленным голосом: