- Координатор Стантель В., - слабым голосом сказал Ван Саравак. - В тридцать восьмом веке. Великий экспериментатор создавал колонии, в точности воспроизводящие цивилизации прошлого...
- Не было в прошлом таких цивилизаций, - сказал Эверард.
Постепенно он начал осознавать, что произошло, и готов был продать душу дьяволу, лишь бы это оказалось не так. Ему пришлось напрячь все силы, чтобы не завопить и не разбить голову о стенку.
- Придется подождать, что будет дальше, - сказал он безжизненным тоном.
Полисмен (Эверард предполагал, что они находятся в руках закона) принес им пищу и попытался заговорить с ними. Ван Саравак сказал, что язык напоминает кельтский, но что он понял лишь несколько отдельных слов. Пища была недурна.
К вечеру их отвели в умывальную, и они привели себя в порядок под дулами пистолетов. Эверард внимательно осмотрел оружие: восьмизарядные револьверы и длинноствольные винтовки. Газовые светильники в виде переплетающихся лоз и змей освещали помещение. Характер удобств, оружия, а также запахи заставляли предполагать уровень техники примерно начала девятнадцатого века.
По пути в камеру он заметил несколько букв на стенах. По начертанию они безусловно относились к семитическим, но хотя Ван Саравак знал древнееврейский, он не смог прочитать ни слова.
Вновь запертые в камеру, они наблюдали, как ведут мыться других заключенных: на удивление веселую толпу бродяг и пьяниц.
- Кажется, мы удостоены особого внимания, - заметил Ван Саравак.
- Ничего удивительного, - сказал Эверард. - Интересно, как бы ты поступил с двумя неизвестными, явившимися из ниоткуда и применившими неизвестное оружие?
Ван Саравак повернулся к нему и спросил с несвойственной ему угрюмостью:
- Ты думаешь то же, что и я?
- Возможно.
Венерианин скривил рот, в его голосе послышался ужас.
- Другая линия времени. Кому-то все же удалось изменить историю.
Эверард кивнул.
Ночь они провели плохо, хотя сон был бы истинным благодеянием: во-первых, из других камер раздавался шум - дисциплина здесь, видимо, хромала на обе ноги, - во-вторых, в постелях оказалось достаточно клопов.
Позавтракали они словно в тумане, потом им опять разрешили умыться и побриться безопасными бритвами, довольно похожими на современные. Затем стража из десяти человек отвела их в какой-то кабинет и неподвижно застыла у стен.
Патрульных усадили у стола, и они стали ждать. Мебель здесь была такой же полузнакомой-получужой, как и все остальное, и это действовало на нервы. Только через некоторое время появилось большое начальство.
Их было двое: седой краснощекий мужчина в доспехах и в зеленом мундире, вероятно, шеф полиции, и худощавый с жесткими чертами лица полукровка - тоже седой, но с черными усами, одетый в голубой мундир и в шерстяную, надвинутую на лоб шапочку. Слева на груди у него блестела золотая бычья голова, очевидно, воинский знак различия. В человеке этом ощущалось спокойное достоинство, но это впечатление нарушали тонкие волосатые ноги, торчавшие из-под шотландской лобки. За ним следовали двое молодых людей, вооруженные и одетые почти как он. Когда человек сел, они встали за его спиной.
Эверард наклонился и прошептал:
- Могу спорить, что это - военные. Кажется, мы представляем интерес.
Ван Саравак слабо кивнул.
Шеф полиции с важностью откашлялся и что-то сказал... генералу. Последний нетерпеливо что-то буркнул в ответ и обратился к пленникам. Он выкрикивал слова отчетливо, и это помогло Эверарду уловить фонемы, но тон генерала не предвещал ничего хорошего.
Каким-то образом надо было установить контакт. Эверард указал на себя.
- Мэнс Эверард, - сказал он.
Ван Саравак последовал его примеру и тоже представился.
Генерал заерзал на стуле и стал совещаться с шефом полиции.
Повернувшись к пленникам, он резко сказал:
- Irn cimberland?
- Но спикка да Инглиз, - ответил Эверард.
- Gothland? Svea? Nairoin Teutonach?
- Эти названия, если только это названия, похожи на германские, прошептал Ван Саравак.
- Так же, как и наши имена, если ты прислушаешься повнимательней, - сухо ответил Эверард. - Может быть, они решили, что мы - германцы. - Он повернулся к генералу.
- Шпрехен зи дойч? - Лицо генерала не выразило понимания. - Талер, ни свенск? Нидерландск? Денск тунга? Парле ву франсэ? Ох, черт побери, абла устед эспаньоль?
Шеф полиции снова откашлялся и указал на себя.
- Кадвалладер Мак Барка, - сказал он. Генерал Цинит ап Сиорн.
Или, по крайней мере, так англо-саксонский мозг Эверарда уловил звучание этих слов.
- Кельтский, точно, - сказал он, чувствуя, что весь взмок от пота. - Но чтобы проверить окончательно...
Он вопросительно указал на нескольких человек у стены и получил в награду такие имена, как Гамилькар ап Ашур ир Катхлан и Финн О'Картиа.
- Нет... Здесь явно есть и семитический элемент. К тому же это соответствует буквам, написанным на стенах тюрьмы.
Ван Саравак облизнул пересохшие губы.
- Попробуй классические языки, - хрипло предложил он. - Может, нам удастся установить тот момент, когда история сошла с ума.
- Loquerisne latine?
Они молча смотрели на него.
- Хеллена?
Генерал ап Сиорн дернулся, подул себе в усы и сузил глаза.
- Hellenach? - насторожился он. - Irn Parthia?
Патрульный покачал головой.
- По крайней мере, они слышали о греках, - медленно проговорил он.
Эверард сказал еще несколько слов по-гречески, но никто не знал этого языка.
Ап Сиорн приказал что-то одному из своих людей, который поклонился и вышел. Наступило долгое молчание.
Эверард почувствовал, что перестает бояться за себя. Он попал в скверное положение, мог скоро умереть, но что бы с ним ни случилось, это было до смешного несущественно в сравнении с тем, что произошло со всем миром.
Боже великий! Со всей Вселенной!
Он не мог осознать этого до конца. Он ясно представлял себе землю, которую знал: просторные равнины, высокие горы, горделивые города. Он вспомнил своего отца в гробу и то, как в детстве отец подбрасывал его высоко в воздух и смеялся, глядя на него снизу вверх. И мать... Родители прожили вместе хорошую жизнь.
Он вспомнил девушку, с которой вместе учился в колледже: самую прелестную девушку из всех, каких парень может быть удостоен чести провожать домой под дождем; И Берни Ааронсона, пиво, табачный дым и ночные разговоры; Фила Брэкни, который выволок его из грязи во Франции, когда пулеметы перепахивали изрытое снарядами поле; Чарли и Мэри Уиткомб в викторианской Англии, крепкий чай и раскаленные угли в камине; Кейта и Цинтию Денисон в отделанном хромированной сталью гнездышке в нью-йоркском небоскребе; Джека Сандовала в желто-коричневых горах Аризоны; собаку, которую он однажды завел; суровые песни Данте и громоподобные звучания шекспировских строк; величие собора в Йорке и мост у Золотых ворот; боже, целую человеческую жизнь и жизнь миллиардов людей, которые трудились, терпели лишения, плакали, смеялись и уходили в землю, чтобы на их место пришли сыновья...