— Если нам удастся к ним вернуться.
— Только тогда мы сможем обнаружить, в чем заключается этот ключевой момент, и попытаться прекратить вмешательство в историю. Мы должны сделать это!
— Прекрасная мысль. Но…
Снаружи раздались шаги. В замке повернулся ключ. Пленники отпрянули. Затем внезапно Ван Саравак принялся раскланиваться, расшаркиваться и расточать улыбки. Даже Эверард чуть не раскрыл рот от изумления.
Девушка, вошедшая в камеру в сопровождении трех солдат, была потрясающе красива. Высокого роста, с массой золотисто-рыжих волос, спускающихся ниже плеч до тонкой талии, она словно собрала в себе красоту всех поколений ирландок, живших на Земле. На прекрасном лице сияли огромные светло-зеленые глаза. Длинное белое платье облегало фигуру, будто созданную для того, чтобы стоять не здесь, а на стенах Трои… Эверард еще раньше обратил внимание, что в эту эпоху пользовались косметикой, но девушка прекрасно обходилась без нее. Он даже не заметил золота и драгоценных камней ее украшений и стражников за ее спиной.
Она застенчиво улыбнулась и сказала:
— Вы меня понимаете? У нас решили, что вы знаете греческий.
Она говорила скорее на классическом, чем на современном языке. Эверард, однажды работавший в Александрии, понимал ее, несмотря на акцент, если внимательно смотрел ей в лицо, не смотреть на которое было трудно в любом случае.
— О да, конечно! — ответил он. Слова наскакивали одно на другое, торопясь выстроиться во фразы.
— На каком это языке ты бормочешь? — спросил Ван Саравак.
— На древнегреческом, — сказал Эверард.
— Ну конечно, как же иначе! — простонал венерианин, казалось забывший о своем недавнем отчаянии. Глаза его сияли.
Эверард представил себя и своего товарища. Девушка тоже сказала свое имя: Дейрдра Мак Морн.
— О нет, — простонал Ван Саравак, — это уж слишком. Мэнс, научи меня греческому, быстро!
— Замолчи, — сказал Эверард. — Сейчас не до шуток.
— Ну хорошо, а разве я не могу тоже заняться ею всерьез?
Эверард перестал обращать на него внимание и пригласил девушку присесть. Он сел рядом с ней на койке, а несчастный Ван Саравак кружился вокруг них, не находя себе места. Стража держала оружие наготове.
— Разве на греческом еще говорят? — спросил Эверард.
— Только в Парфии, и там он сильно исковеркан, — сказала Дейрдра. — Я изучаю классический период, помимо других занятий. Саоранн ап Сиорн — мой дядя, и он попросил меня попробовать говорить с вами по-гречески. В Афаллоне немногие знают аттический язык.
— Я… — Эверард едва удержался от глупой улыбки, — весьма признателен вашему дяде.
Она серьезно посмотрела на него.
— Откуда вы? И как получилось, что из всех существующих языков вы говорите только на греческом?
— Я говорю и по-латыни.
— Латынь?
Она нахмурилась, вспоминая.
— О, язык римлян, да? Боюсь, что у нас почти никто не знает о нем.
— Мы вполне обойдемся греческим, — твердо сказал Эверард.
— Но вы не ответили мне, откуда вы, — повторила она настойчиво.
Эверард пожал плечами.
— Нас приняли не очень-то любезно, — намекнул он.
— Очень жаль. — Она, видимо, говорила искренне. — Но наш народ так легко приходит в волнение. В особенности сейчас, когда такое напряженное международное положение. И когда вы появились прямо из воздуха…
Эверард кивнул. Международное положение? Это звучало достаточно знакомо и достаточно неприятно.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Неужели вы не знаете? Хай Бразил и Хиндурадж на грани войны, и мы не знаем, чем все это кончится… Трудно быть маленькой страной.
— Маленькой страной? Но я видел карту. Афаллон показался мне достаточно большим.
— Мы истощили свои силы еще двести лет назад, во время великой войны с Литгорном. Сейчас ни один из штатов нашей конфедерации не может прийти к соглашению с другими по вопросам общей политики.
Дейрдра взглянула ему прямо в глаза.
— Как объяснить, что вы этого не знаете?
Эверард проглотил комок в горле и сказал:
— Мы из другого мира.
— Что?
— Да. С планеты (нет, по-гречески это значит — спутник)… С небесного тела, вращающегося вокруг Сириуса. Так мы называем некую звезду.
— Но… что вы говорите? Целый мир, вращающийся вокруг звезды? Я вас не понимаю.
— Разве вы не знаете? Звезды — это те же солнца.
Дейрдра отшатнулась и сделала пальцем какой-то знак.
— Великий Баал, защити нас, — прошептала она. — Или вы сумасшедший, или… Звезды прикреплены к кристаллической сфере.
НЕТ, ЭТО НЕВОЗМОЖНО!
— Какие из движущихся звезд вы можете видеть? — медленно спросил Эверард. — Марс, Венеру и…
— Я не знаю этих названий. Если вы имеете в виду Молоха, Ашторет и остальных, то это, конечно, такие же миры, как наш, и они также вращаются вокруг своего солнца. На одном живут души мертвых, другой — прибежище ведьм, третий…
ВСЕ ЭТО И ПАРОВЫЕ АВТОМОБИЛИ!
Эверард улыбнулся дрожащими губами.
— Если вы мне не верите, то как вы считаете, кто я?
Дейрдра оглядела его своими большими глазами.
— Я думаю, вы оба — волшебники, — сказала она.
На это нечего было ответить. Эверард задал еще несколько беспредметных вопросов, но узнал только, что город этот называется Катувеллаунан и что он является центром торговли и промышленности. Дейрдра определила его население в два миллиона человек, а всего Афаллона — в пятьдесят миллионов, но точнее сказать не смогла. Перепись населения здесь не производилась.
Судьба патрульных тоже оставалась весьма неопределенной. Скуттер и остальные их вещи забрали военные, но никто не осмелился даже дотронуться до них, и сейчас шла горячая дискуссия: что же делать с пленными дальше. У Эверарда создалось впечатление, что все управление этим государством, в том числе его военными силами, зависит от личных амбиций и проходит в постоянных спорах, представляя собой довольно плохо организованный процесс.
Афаллон — это очень непрочная конфедерация бывших самостоятельных государств — колоний Бриттиса и индейских племен, перенявших европейскую культуру. Каждое из них постоянно опасалось ущемления своих прав. Старая империя Майя, уничтоженная во время войны с Техасом (Теханнах) и аннексированная, не забыла еще времен своей славы и посылала самых несговорчивых представителей в Совет конфедерации.
Майя хотели вступить в союз с Хай Бразил, возможно, потому, что те тоже были индейцами. Штаты западного побережья, боящиеся Хинду раджа, тяготели к юго-восточной азиатской империи, надеясь на поддержку. Штаты Среднего Запада (как всегда) придерживались изоляционизма. Восточные штаты каждый вели политику на свой лад, но склонялись к политическому курсу Бриттис.
Когда Эверард понял, что здесь еще существует рабство, хотя и не по расовому признаку, он в ярости чуть было не решил, что люди, изменившие историю, могли оказаться представителями рабовладельцев американского Юга. К черту! Ему за глаза хватало одной заботы: как вызволить себя и Вана из этой проклятой западни.
— Мы с Сириуса, — высокомерно повторил он. — Ваши представления о звездах ошибочны. Мы — мирные путешественники, но если с нами что-нибудь случится, придут другие наши собратья и отомстят за нас.
Вид у Дейрдры был такой несчастный, что ему стало совестно.
— Но они пощадят детей? — взмолилась она. — Дети ни в чем не виноваты.
Эверард ясно представил себе, какая картина возникла перед ее мысленным взором: маленьких плачущих пленников гонят в рабство на планету ведьм.
— Если нас отпустят и наши вещи возвратят, то вообще не будет никаких неприятностей, — сказал он.
— Я поговорю с дядей, — обещала она, — но даже если мне удастся убедить его, ведь это только один голос во всем Совете. Мысль о том что ваше оружие может значить для нас, если мы его заполучим, свела всех с ума.
Она поднялась. Эверард взял ее обе руки в свои — они были мягкими и теплыми — и улыбнулся.
— Выше носик, детка, — сказал он по-английски. Она задрожала, вырвалась от него и сделала пальцем все тот же защитный знак от волшебства.
— Ну что? — спросил Ван Саравак, когда они остались вдвоем. — Теперь рассказывай.
Выслушав Эверарда, он погладил подбородок и пробормотал: — Прелестное сочетание очаровательных линий и форм. Бывают и худшие миры, чем этот.
— Или лучшие, — грубо оборвал его Эверард. — У них нет атомных бомб, но, ручаюсь, нет и пенициллина. А наше дело не строить из себя богов.
— Да, да, конечно.
И венерианин вздохнул.