— Ешь давай. — Но она лишь молча таращится на апельсин. Ну что тут поделаешь — начинаю отделять дольки, одну за другой, и шепчу при этом, стараясь быть как можно мягче: — Знаешь, к тебе стали бы относиться получше, если б ты когда-нибудь сказала хоть одно словечко.
Она как в рот воды набрала. Впрочем, нельзя сказать, чтобы я ждала от неё ответа. Тётушка Кэрол за все шесть лет и три месяца жизни Грейс не слышала от неё не только ни единого слова, но даже ни единого слога. Кэрол думает, что у малышки что-то не так с мозгами, вот только доктора ничего не находят. «Она просто глупа, как бревно», — безапелляционно заявила тётушка, наблюдая на днях, как Грейс заворожённо крутит в ладошках ярко раскрашенный кубик, словно он какой-то необыкновенный, волшебный, и вот-вот превратится во что-то прекрасное.
Я поднимаюсь и направляюсь к окну, уходя от Грейс с её огромными пристальными глазами и тонкими быстрыми пальчиками. Мне так её жалко...
Марсия, мама Грейс, умерла. Впрочем, она всегда утверждала, что не хотела иметь детей. Это оборотная сторона Процедуры — в отсутствие deliria nervosa некоторые люди теряют желание иметь детей, они даже начинают считать это жутко неприятной штукой. К счастью, подобные случаи, когда мать или отец не в состоянии исполнять свой родительский долг и обращаться со своими детьми так, как того ожидает общество, а то, бывает, попросту топят их, или душат, или забивают насмерть — такие случаи редки.
Но аттестаторы решили, что Марсия обязана иметь двоих детей. В то время это казалось вполне обоснованным решением. Её семья имела достаточно высокие доходы, муж Марсии, учёный, пользовался уважением и признанием. Они жили в огромном доме на Уинтер-стрит. Марсия готовила еду только из натуральных продуктов, не прибегая к полуфабрикатам, а в свободное время давала уроки игры на фортепиано — просто так, лишь бы чем-то себя занять.
Но, конечно, когда мужа Марсии заподозрили в дом, что он симпатизёр, всё сразу изменилось. Марсия вынуждена была забрать детей, Дженни и Грейс, и переехать обратно, в дом её матери, моей тётушки Кэрол. Люди шептались за их спиной и указывали на них пальцами, когда те проходили мимо. Грейс, само собой, ничего этого не помнит; я бы удивилась, если бы выяснилось, что она вообще сохранила какую-то память о своих родителях.
Муж Марсии исчез ещё до суда. Наверно, он правильно поступил. Суды и разбирательства — так, для отвода глаз. Симпатизёров по большей части приговаривают к высшей мере. Если нет — то их бросают в Склепы сразу на три пожизненных срока. Марсия, конечно, знала об этом. Тётя Кэрол считает, что именно поэтому сердце её дочери остановилось — всего через несколько месяцев после исчезновения мужа Марсии. Её тогда обвинили вместо него. На следующий день после получения обвинительного акта она шла по улице и — раз! Сердечный приступ.
Сердце — штука нежная. Вот почему с ним надо обращаться осторожно.
Сегодня будет знойный день, точно знаю. В спальне уже жарища, и когда я открываю окно, чтобы избавиться от запаха апельсина, воздух снаружи густой и вязкий, как повидло. Глубоко вдыхаю, ощущая чистые запахи водорослей и мокрой древесины, прислушиваюсь к отдалённым крикам чаек — вон они, безостановочно кружат за низкими, серыми зданиями, над заливом. Где-то заводится мотор автомобиля, и я вздрагиваю.
— Нервничаешь перед Аттестацией?
Оборачиваюсь. Тётя Кэрол стоит в дверях, сложив на груди руки.
— Нет, — говорю. Вру, конечно.
Она улыбается короткой, беглой улыбкой.
— Не волнуйся. Всё будет как надо. Прими душ, а я потом помогу тебе как следует причесаться. Ответы на вопросы повторим по дороге.
— О-кей.
Тётушка продолжает пристально взирать на меня. Я ёрзаю, вцепляюсь ногтями в подоконник за спиной. Терпеть не могу, когда меня вот так вот разглядывают. Вообще-то, хорошо бы к этому привыкнуть. Ведь на экзамене четыре аттестатора будут тщательно рассматривать меня чуть ли не два часа кряду. А на мне тогда будет лишь тонкая капроновая роба, полупрозрачная, как больничная марля — чтобы они могли видеть моё тело.
— Семь или восемь, по моим прикидкам, — скривив губы, говорит тётушка. Это довольно высокий балл, и я, по-видимому, должна быть на седьмом небе, если получу его. — А вот если ты не приведёшь себя в порядок, да поживее, то больше шести тебе не видать.
Последний год школы уже почти на исходе, предстоящая мне сегодня Аттестация — финальный тест. За последние четыре месяца я сдала все свои выпускные экзамены — математика, естественные науки, устный и письменный язык, социология, психология и фотография (предмет по выбору) — и через пару-тройку недель получу окончательные результаты. По-моему, я справилась неплохо, достаточно, чтобы получить направление в колледж. Я всегда была прилежной ученицей. Аттестаторы проанализируют мои достоинства и недостатки и определят, в какой колледж мне отправиться и на какую специальность.
Аттестация необходима также ещё и для того, чтобы мне подыскали пару. В следующие месяцы мне пришлют список из четырёх-пяти парней, подходящих мне по всем статьям. Один из них станет моим мужем, когда я окончу колледж — при условии, конечно, что я туда попаду. Девочки, не набравшие достаточного количества баллов для колледжа, получат свою пару и выйдут замуж сразу же после окончания школы. Аттестаторы сделают всё от них зависящее, чтобы подобрать мне парней примерно с теми же показателями, что и у меня. Они постараются избежать слишком больших различий в умственном развитии, темпераменте, социальном положении и возрасте. Это не то, что в старину, когда, бывало, случались истории, от которых волосы дыбом, когда, например, несчастная восемнадцатилетняя девушка принуждена была выйти замуж за богатого восьмидесятилетнего старца.
Лестница издаёт душераздирающий стон, и появляется Дженни, сестра Грейс. Ей девять лет, она довольно высока для своего возраста, зато очень тоща: сплошные острые углы и локти, а грудь впалая, как погнутый противень. Наверно, нехорошо в таком признаваться, но я не питаю к ней особенной симпатии. У неё такой же вечно кислый вид, что и у её матери, Марсии.
Дженни тоже останавливается в дверях и тоже пялится на меня. Во мне всего пять футов и два дюйма[1] росту, так что — невероятно, но факт — Дженни всего на несколько дюймов ниже меня. Глупо, конечно, стесняться своих близких родственников, но горячий неотвязный зуд начинает ползти по моим рукам. Понимаю — они волнуются за меня, ведь от того, как я сегодня покажу себя, зависит, сделаю ли я хорошую партию. Дженни и Грейс до Процедуры ещё много-много лет. Если я удачно выйду замуж, то семье перепадёт кое-какая лишняя монета. Заодно попритихнут пересуды и умолкнут шепотки, четыре последних года преследующие нас, словно шорох листьев под ветром: «с-с-симпатизёр-симпатиз-з-зёр-симпатизёр-р-р...»
Хотя вообще-то все эти годы после смерти моей матери меня преследовало слово куда похуже. Словно змеиное шипение, неотступное и неотвязное, оно оставляет после себя ядовитый шлейф: «самоубийца». Неприличное слово, слово, которое можно произносить только шёпотом, исподтишка, прикрывая рот ладонью и желательно, не на открытом воздухе. И только в моих снах это слово кричит и вопит: «Самоубийца!»
Глубоко втягиваю в себя воздух, потом наклоняюсь и вытаскиваю из-под кровати пластиковую корзинку — не хочу, чтобы тётушка видела, как меня всю трясёт.
— Лина сегодня выходит замуж? — спрашивает Дженни тётушку. Её голос постоянно напоминает мне жужжание полусонных мух в жаркий день.
— Что за дурацкие вопросы, — отвечает тётушка, впрочем, без раздражения. — Ты же прекрасно знаешь, что она не может выйти замуж до тех пор, пока её не исцелят.
Я вытаскиваю из корзинки полотенце и выпрямляюсь. От этого слова — «замуж» — у меня сохнет во рту. Все обзаводятся семьёй, как только заканчивают своё образование, таков обычай. «Брак — это Порядок и Стабильность, признак Здорового общества» (см. Книга Тссс, «Основы Общественного Порядка», стр. 114). Но всё равно, при мысли об этом моё сердце начинает бешено колотиться, будто муха об стекло. Я никогда не прикасалась ни к одному парню — любой физический контакт между Неисцелёнными противоположного пола строго запрещён. Если честно, то я никогда даже не разговаривала ни с одним парнем дольше пяти минут, если не считать моих родственников, дяди Уильяма и Эндрю Маркуса — помощника в дядином магазине «Стоп-н-Сейв», который вечно ковыряется в носу и вытирает сопли о пакет с замороженными овощами.