- Дружина тана Асмура! - Голос Кукушонка звучал отчетливо и властно. - Вы можете не беспокоиться: ваши крэги будут верны вам, пока вы не решите покинуть эту планету. Такова наша благодарность принцессе Сэниа за ее слова, обращенные к властелину этой страны!
Голос умолк, но прежде, чем зрение снова вернулось к ней, она почувствовала, как чуткий прохладный клюв осторожно перебирает прядки ее спутанных волос.
И первое, что она увидела, когда окружающий мир приобрел свои зримые очертания, был край громадной рыжей луны, которая подымалась прямо из озера, расстилая прямо перед собой дорожку золотистой рыбьей чешуи. Мона Сэниа всем своим существом угадала, как непроизвольно тянется ее пернатый друг навстречу этому колдовскому мерцанию.
- Не боишься, Кукушонок? - спросила она. - Ну, попробуй. Только недолго.
Когти, мягко окольцовывавшие запястья, разомкнулись, и шелестящий взмах расправленных крыльев заставил пламя костра шарахнуться в сторону. Плавными, расширяющимися кругами, крэг начал набирать высоту, и семеро джасперян замерли, следя за его полетом.
Борб внезапно сдернул капюшон, и его коричневый крэг встрепенулся, приготовившись взмыть к пепельным, уже утратившим закатную подсветку облакам.
- Если что - пойдешь на выручку, - коротко велел он, и крэг вздрогнул и как-то осел на его плечах: еще ни разу в жизни он не слышал от джасперянина приказа.
Но он опоздал. Бесшумная стая уже шла наперерез Кукушонку, они были ниже, отрезав его от земли, и в мельтешении их теней было не разобрать, успели они добраться до пестрокрылого чужака или нет.
- Вниз!!! - семь голосов слились в один отчаянный крик, и Кукушонок, сложив крылья, в стремительном вертикальном падении нырнул прямо в стаю, как баклан, нацелившийся на рыбу. Он чуть не врезался в землю, но в последний момент выровнял полет и, приблизившись к моне Сэниа, не опустился, как всегда, ей на плечи, а упал на колени и свернулся пушистым клубком.
- Что? Что? - твердила она, дрожащими пальцами ощупывая перья.
Примчался Юрг, разом позабывший о всех своих призраках. Рухнул на колени перед женой, осторожно взял на руки крэга и принялся отогревать его своим дыханием.
- Да ничего, ничего, - послышался наконец шелестящий голос, - я просто испугался... Простите меня.
- Любовь моя, - проговорил Юрг, расправляя свернувшиеся, как шаль, крылья и опуская Кукушонка на плечи жены. - Ты-таки доведешь меня до инфаркта.
Он поднял Сэнни и понес ее на корабль. Где-то на полпути обернулся и свистящим шепотом произнес, обращаясь к сидевшим вокруг костра:
- Я вас прошу, я вас умоляю: больше никакой самодеятельности...
В командорском корабле, который они захватили на Звездной гавани, царил прямо-таки неописуемый хаос. Привезенные с неведомых планет шкуры и кристаллы, затейливые шкатулки и запечатанные сосуды, скользкие ткани и цепкие веточки, напоминающие кораллы, были забыты здесь предыдущими космическими странниками, и неудивительно: ведь как раз тогда на Джаспере появились "звездные волки", перевернувшие историю всей планеты, мирно почивавшей под сенью крэговых крыльев.
От всей этой рухляди был расчищен только самый центр прозрачного пола, и именно здесь несколько часов тому назад Юрг и Сэнни, обнявшись, смотрели на расстилавшийся под ними затейливый ковер, сотканный природой Земли. А правее, у самой стены, в небольшом закутке, отгороженном расписными сундучками, сладко спал на шелковистой шкурке голопопый ненаследный принц двух планет. Юрг сдвинул ногой сундучки, прихватил еще пару шкур почище и, набросив на все это скрипучий шелк, опустил жену на импровизированное ложе. Пристроил у них в головах массивный каменный кумган - насест для Кукушонка, шепнул:
- Присмотришь за ними? А я ведь только сейчас сообразил, что с утра ни у кого во рту маковой росинки не было...
Утро подразумевалось джасперианское.
Перецеловав семейство, он со всех ног бросился к костру - слава богу, там хоть догадались подбросить в огонь сучьев и шишек. Разговор был более чем оживленный: обсуждалось нападение на принцессиного крэга. Предложения делались самые экстремистские: захватить керуб, подняться, вооружившись десинторами, выманить на себя хищную стаю...
- Уймитесь, - сказал Юрг, распечатывая ящик с консервами. - Во-первых, еще своих перестреляете. Во-вторых, надо беречь заряды - вряд ли наша техника обеспечит вам перезарядку оружия, а ведь нам возвращаться на Джаспер, где, возможно, ждут... А в-третьих, мы в заповеднике, где стрелять вообще запрещено. Разбирайте лучше банки, тут ветчина, крабики, печенка какого-то гада морского... Хлебушек самоподогретый. Кофе, чай зеленый, молоко кокосовое и дельфинье... Малага? Вот уж не помню, к чему подается. Ну, приступим, у нас говорят: утро вечера мудренее. Э-э, минуточку, консервные ножи и прочая посуда вот в этом контейнере!
Последняя реплика несколько запоздала: банки уже вскрывались кинжалами.
- Я, конечно, передатчики вырубил, чтобы пол-Земли в рот не глядело, заметил вскользь экс-командор, - но из уважения к цивилизации Джаспера воспользовались бы вилками!
- А мы это чтоб не расслабляться, - парировал Скюз. - По-походному. Особенно учитывая... - Он указал горлышком бутылки на темные верхушки сосен, откуда явилась алчная стая.
- Я же сказал: утро вечера мудренее, - повторил Юрг. - Я вполне допускаю, что никакого нападения на Кукушонка вообще не было.
На него воззрились с недоверчивым изумлением.
- Утром. - И он набил себе рот до такого предела, что стало очевидно: расспрашивать его о чем-то совершенно бесполезно.
Ких шумно вздохнул - один за всех - и отправил себе в рот сочный кусок омара в светлом самосском вине.
Глаза его округлились.
- Па-а-акость какая... - прошептал он со всей юношеской непосредственностью.
II. Белая тень пестрой тени
Она просыпалась долго и мучительно, словно выдирала свое тело из клейкого месива. Что-то было не так. Ей случалось по нескольку дней проводить в седле, сражаться от зари до заката, довольствоваться половиной сухой лепешки...
Такой изматывающей усталости она не испытывала никогда. А ведь она не была ни ранена, ни больна. Хотя... Она невольно поднесла руку к едва угадываемому на ощупь шрамику где-то между бровей. Вчера здесь гнездилась пульсирующая боль, но сегодня она улетучилась, оставив после себя какое-то неопределенное ощущение. Описать его словами было просто невозможно, как нельзя, например, четко означить состояние тоски. Это слово пришло на ум не случайно, ощущение было именно тоскливым.