Еще в марте 1928 года в письме к селекционеру Т. А. Рунову он как бы мимоходом обронил: "Теперь поворот в политику. Будем изучать колхозы, совхозы. Была довольно бурная сессия президиума совета (руководящего органа ВИРа) в январе. В результате решено усилить коммунизацию Института. Понемногу она идет... Все события отрадные" 1. Поворот в политику Вавилова отнюдь не пугает. Коммунизация? Отлично. У него нет решительно никаких разногласий с советской властью. Государство дает деньги на институт, на экспедиции. Не всегда достаточно, но дает. Н. П. Горбунов председательствует в совете института, Сергей Миронович Киров, секретарь Ленинградского областного комитета партии, согласился выступить на съезде генетиков и селекционеров. Говорил умно, горячо. Обещал ученым поддержку. Нет, отношения с властью по-прежнему вполне дружелюбные. Вавилова беспокоит другое: как наладить связи с крестьянством, с теми, для кого, собственно, и существует институт. Тут все куда сложнее. Русская сельскохозяйственная наука, которая и до революции стояла не ниже европейской, а теперь и подавно, как-то не находит в селе большого спроса на свои достижения. Николай Иванович знает, как жадно тянутся к новому американские фермеры. Даже немецкие, даже наиболее отсталые в Европе французские крестьяне и те после первой мировой войны начали избавляться понемногу от извечного равнодушия к научным новинкам. Как бы сделать так, чтобы интерес этот проник и в сознание русского земледельца?
Прежде всего надо, чтобы сами биологи не забывали о долге перед крестьянством. Огромный плакат перепоясывает стол президиума на съезде генетиков и селекционеров в январе 1929 года: "Шире в массы достижения науки!". Гостя съезда, немецкого профессора Эрвина Баура, лозунг изумляет, но Вавилов пользуется правом председателя, чтобы и во вступительном слове снова повторить полюбившийся ему тезис.
В душе он понимает: одних усилий науки недостаточно. Надо, чтобы сам хлебороб заинтересовался выгодой от применения новых удобрений, сортов, машин. Есть, конечно, и у нас в деревне свои опытники-любители. Около пяти тысяч таких умельцев ведут переписку с Институтом растениеводства в Ленинграде, высевают образцы сортовых семян, присылают отчеты о своих экспериментах. Но в целом, жалуется Вавилов друзьям, русское крестьянство обладает "низкой поглотительной способностью" по отношению к агрономической науке. Термин этот, заимствованный из почвоведения, по мнению Николая Ивановича, наилучшим образом отражает отношения, которые сложились в первое десятилетие после революции между научной агрономией и массой земледельцев.
Как одолеть бескультурье, заскорузлость русской деревни? Вавилов полагает, что для этого нужно выпускать больше агрономов, печатать больше популярной сельскохозяйственной литературы. Надо еще убедить партию, ЦИК, Наркомзем вкладывать больше средств в агрономическую науку... С этой несколько наивной, но искренней идеей Вавилов выступает на дискуссии, посвященной повышению урожаев в стране (1928 г.). Он ратует за то, чтобы власти увеличили выпуск агрономов и зоотехников, чтобы укрепили "интендантскую часть" науки - снабдили лаборатории и научно-исследовательские институты новейшим оборудованием. Говорит он и об едином плане подъема сельского хозяйства, об единстве командования, но для него речь идет в основном о научном плане, о командовании ученых. Как именно агрохимики, селекционеры и генетики станут управлять земледелием страны, Николай Иванович представлял себе, видимо, туманно. Куда более естественно звучала в его устах другая, произнесенная на той же дискуссии фраза: "Мы, опытники, часто находимся в трудном положении, когда мы начинаем думать об организации масс" 2.
Все это говорилось в 1928 году. Год этот был для советской деревни роковым. Сталин готовил в селе ломку. Боясь независимого, богатого крестьянина, он собирался отнять у русского, украинского, белорусского мужика ту самую землю, ради которой крестьяне поддержали революцию. Все это делалось под видом плана кооперации, коллективизации. Многих деятелей агрономии, даже принявших революцию, предстоящий переворот в деревне насторожил. Старые земские агрономы, опытники-селекционеры, профессора с кафедр земледелия - те, кто знали и любили землю, понимали, насколько консервативно это древнейшее из человеческих производств, - были серьезно озабочены. Будет ли крестьянин, лишенный личной собственности на землю, относиться к ней так же любовно, заботливо, как прежде? Не забросит ли поле, не покинет ли деревню?
В конце 1929 года эти сомнения высказал Николаю Ивановичу профессор экономики сельского хозяйства Н. П. Макаров. С Вавиловым связывало их родство (Макаров в прошлом был женат на сестре Николая Ивановича) и давняя дружба. К тому же, как ученые, оба они имели прямое отношение к селу, к земледелию. Сразу после возвращения Николая Ивановича из Японии друзья встретились, зашли пообедать в ресторан, и тут экономист Макаров поведал биологу Вавилову о том, какие серьезные события разыгрались за последние месяцы в деревне: коллективизация, высылка сотен тысяч лучших, наиболее хозяйственных крестьян, нависающая над страной угроза голода. Земледелие производство консервативное. Оно требует реформ, но реформ осторожных, говорил Макаров. Прежде чем разрушать ту систему, которая кормила и кормит народ, надо проверить, отрегулировать, испытать систему колхозов и совхозов. Иначе крестьянин бросит землю, побежит в город, вместо прогресса коллективизация принесет сельскому хозяйству кризис 3.
Вавилову рассуждения друга не понравились. "Не так все плохо, - бросил он. - Если даже часть мужиков уйдет в город - беды не будет. В Америке фермеры тоже разоряются, а хлеба, молока и мяса в США - завались". И тут же, чтобы проиллюстрировать свою мысль, напомнил цифры. В США с 1910 по 1920 год в город ушло более 17 миллионов фермеров, а посевные площади возросли, производство продуктов питания увеличилось. Наука - вот главная сила! Пусть будут колхозы, совхозы, что угодно, только бы новые хозяева взялись за землю по науке...
Тридцать пять лет спустя, передавая мне этот разговор, профессор Макаров горестно разводил руками. Увы, погруженный в проблемы науки, Николай Иванович не мог, не умел охватить взглядом крестьянскую Россию, ему была чужда ее психология, ее судьба. А между тем все произошло именно так, как предсказал экономист. Кризис отечественного сельского хозяйства, начавшийся на пороге 1930 года, длится уже пятьдесят лет. Коллективизация привела к страшному голоду 1932-1933 годов. На второй год пятилетки пришлось ввести карточную систему, которая продолжалась до 1935 года. Но и позднее дела деревенские не намного улучшились. К 1940 году производство зерна все еще не догнало уровня 1928 года. Значительно меньше, чем в доколхозную эпоху, страна производила и мяса, и молока. А на душу населения граждане СССР и сегодня получают меньше продуктов земледелия, нежели в конце 20-х годов.
За свою правоту профессор Макаров расплатился двадцатью пятью годами тюрем, лагерей и ссылок, Вавилову ошибка его обошлась еще дороже. Но все это было потом, а в январе 1929 года, выступая на Всероссийском агрономическом съезде в Москве, Николай Иванович все еще был полон иллюзий. Главная мысль его доклада - сделать советскую деревню краем передовой сельскохозяйственной науки. Ученый призывает создать "приводные ремни" от институтов и опытных станций к сельскохозяйственному производству. Но каковы они, эти "приводные ремни", как колхозники, в отличие от крестьян-единоличников, отнесутся к рекомендациям ученых, - ему не ясно. Слов о пользе науки за прошедшие годы было сказано больше чем достаточно. Сельскохозяйственная академия все еще не создана. Оснащение агрономических и биологических лабораторий тоже отстает от Запада. Предстоят ли перемены? Собирается ли правительство всерьез помочь ученым? Берет ли оно сельскохозяйственную науку на вооружение, готовясь к коренным переменам в селе?
На размышления, однако, год 1929-й давал мало времени. События развивались стремительно. После Агрономического и Генетико-селекционного съездов, которые прошли в январе, в апреле открылась XVI партийная конференция, а в мае V съезд Советов СССР. Вожди призвали к безотлагательному переустройству всего сельского хозяйства на кооперативных началах. Интересно проследить, как буквально за считанные недели изменился тон публичных выступлений Вавилова.