И вновь Арбогаст покачал головой. А священник провел рукой по стене у двери, словно желая удостовериться в прочности каменной кладки.
— Это была первая тюрьма во всей Германии, в которой было введено одиночное заключение. В § 1 “Закона об исполнении наказании в новой мужской тюрьме в Брухзале” от 6 марта 1845 года сказано, что ”каждый заключенный помещается в одиночную камеру и содержится в ней денно и нощно в отсутствие общения с другими заключенными”. Брухзал стал лучшей тюрьмой во всей Германии.
Каргес особо интонировал эпитет “лучшей” и сделал после этого заявления долгую паузу. Арбогаст все еще не понимал, чего ради священник пустился во все эти объяснения.
— Концепция о взаимоизоляции заключенных, разработанная квакерами, была в то время, знаете ли, воистину передовой. Цель при этом преследовалась двоякая: во-первых, надо было избежать дурного взаимовлияния заключенных, а во-вторых, длительное и полное исключение преступника из человеческого сообщества в любой его форме должно было усилить раскаяние и жажду вернуться в круг праведных. Чем сильнее страдал от одиночества изобличенный злоумышленник, тем отчаянней ему хотелось вернуться в мир уже исправившимся.
Арбогаст поневоле закрыл глаза. Он вспомнил об адвокате и понял неожиданно для себя самого, что это за усталость, на которую жаловался ему Майер. Весьма озвученная усталость, если так можно выразиться, усталость, до тошноты набитая словесами. Он потер себя по глазам костяшками пальцев обеих рук.
— Конструктивным ответом на подобный ход мыслей стало создание одиночных камер, вроде той, в которой вы сейчас находитесь, — услышал Арбогаст вместе с шорохом ладоней священника по неровной стене.
— Заключенный находился в камере круглые сутки, здесь он не только спал, но и работал, но и принимал пищу. Если же его выводили на прогулку в тюремный двор или на службу в капеллу, он должен был надевать маску, делающую его неузнаваемым, и не имел права ни с кем по дороге заговаривать. На прогулке он также находился в одиночном треугольном, как кусок торта, дворике. Один из таких двориков, — а пользовались ими до конца войны, — сохранился между первым и вторым флигелями. В церкви заключенные сидели в отдельных боксах, которые здесь в подражание англичанам называли стойлами и из которых вид открывался только на амвон. Вы ведь будете ходить к церковной службе, а, Арбогаст?
И вновь шорох мясистых ладоней о грубую тюремную стену. В последних словах священника заключался наконец первый настоящий вопрос — и удивленный Арбогаст открыл глаза и поднялся с места. Каргес, засмеявшись и чуть склонив голову, сложил руки на животе.
— Садитесь же, прошу вас, садитесь. Ну так как же: вы будете ходить к церковной службе?
— Да, ваше преподобие, разумеется.
— Вот и прекрасно. И позвольте вас заверить, этих боксов больше не существует. И у нас есть церковный хор. Может быть, вам захочется в нем поучаствовать? Арбогаст кивнул.
— Так вы утверждаете, что вы не виновны?
Арбогаст кивнул вновь. И пристально посмотрел на священника.
— А знаете ли вы, в чем смысл того, что избранная вам мера наказания связана с тюремным заключением?
Каргес поднес руку ко рту и забарабанил пальцами по нижней губе, посматривая поверх руки на Арбогаста. И продолжил он свои пояснения тихим голосом.
— Тюремное заключение означает, что вы лишились гражданских прав. То есть вы не имеете права принимать участие в выборах или, допустим, обращаться с петицией к правительству. А знаете, почему? Потому что вы, Арбогаст, выпали из жизни. Ваше тело, запертое государством в тюремных стенах, обладает, если так можно выразиться, экстерриториальностью. Вы улавливаете мою мысль?
Арбогаст покачал головой.
— Это территория противника. И не имеет ни малейшего значения, виновны вы или нет. Понимаете? И понимаете, наверное, на чью только помощь вы можете рассчитывать?
И Арбогаст вновь покачал головой.
— Единственным эмиссаром, единственным посредником между двумя враждебными мирами, одним из которых является государство, а другим — ваше преступное тело, оказываюсь я. Мы ведь, священники, занимаемся не телом, а душою, она отдана нам во власть. Понимаете, Арбогаст? Ибо какова наша задача? Мы можем заново освятить ту землю, которая признана оскверненной. Подумайте об этом, подумайте хорошенько. И перестаньте толковать о своей невиновности. Невиновных людей не существует в природе.