Или подумается нашему государю-императору Всероссийскому, самодержцу Московскому, Киевскому, Владимирскому и прочая и прочая и прочая, что возлюбленный брат наш Франц, император Австрийский и король Венгерский, уж слишком грозно и часто лязгает оружием у наших границ. А ведь большая часть подданных Дунайской монархии — это славянские народы. Почему бы не найтись тут древней рукописи, которая повествует, что исстари на землях этих было независимое славянское государство, к примеру, моравское, или словенское.
— Но что бы что-то найти, — Кромов хитро прищурился, так что его глаза за круглыми очками превратились в две щелочки, — надо сначала это что-то сделать.
— Я думаю, для такой «занимательной филологии» нужна хорошая государственная поддержка.
— Нужна, нужна, — скороговоркой оттараторил Пётр Михайлович. — Я это вам рассказал, что б показать, что на первый взгляд скучноватое занятие может быть весьма интересным делом. Поверьте мне, иногда разбор рукописей и исторических бумаг может быть куда как более захватывающим, чем иное детективное расследование.
С этого разговора и началось наше более близкое знакомство. Пётр Михайлович стал водить меня в компании, в которых был принят сам, я, в свою очередь, отвечал ему тем же и вскоре Кромов стал достаточно хорошо известен среди моих знакомых, главным образом отставных и действующих офицеров императорской армии. Вообще он оказался человеком образованным и интересным. На вечерах он частенько развлекал публику, выводя на бумаге различные надписи готическим, римским или древнерусским шрифтом, а так же рассказами о своих изысканиях в исторических архивах и историями из деятельности Департамента полиции. Правда однажды он мне признался, что полицейским или сыщиком, в прямом смысле этого слова, его назвать нельзя.
— Я обеспечиваю только правовые аспекты деятельности нашего полицейского управления. Для слежки, обысков и прочего есть более подходящие люди, — пояснил он.
Так вот, как уже говорилось, именно Кромова я и заметил, бредущего к воротам нашего учреждения с какими-то бумагами в руках.
— Здравствуйте Важин, — сказал он. — Я хотел зайти к вам, посоветоваться по поводу одного вопроса по квартире, да вот стал читать эти два письма и задумался.
— Что за письма?
— Это, — Кромов поднял левую руку, — письмо от полицмейстера господина Листопадова, вы его наверняка помните, встречались пару раз.
— Конечно, помню.
— Здесь материалы по делу одного финансового афериста, недавно арестованного полицией. Нужно грамотно выдвинуть обвинение, чтобы не дать адвокатам придраться ко всяким мелочам и нестыковкам. Но это пустяки, справимся. А вот это, — Кромов поднял правую руку, — вот с этим разобраться будет посложнее.
— Что это за иероглифы?
— Это копия надписи на камне, найденная недавно на островах греческого архипелага. Филологическое общество при Московском университете предложило всем желающим, кто имеет соответствующие знания, принять участие в дешифровке. Вы знаете, это уже вторая попытка. Какой-то совершенно уникальный язык, или слова знакомого нам древнего языка написаны неизвестными буквами. Пока не могу подобрать ключа. Настроение из-за этого препротивнейшее…
Дело в том, что два дня назад филологическое общество уже заслушивало отчёты о расшифровке данных надписей. Было решено, что слова текста древнегреческие, а буквы какого-то ранее не известного архаичного, как назвали его в филологическом обществе, «протокритского» алфавита. Трём специалистам, в том числе и Кромову, было предложено независимо друг от друга выполнить перевод надписи на основе сделанных предположений. Дело кончилось полным провалом. Предоставленные тексты не имели ничего общего друг с другом. Из-за этого Кромов погрузился в мрачное настроение, в котором и пребывал по сей день.
— М-да, — произнёс я, разглядывая палочки, кружочки и галочки, нарисованные на листе бумаги, — желаю удачи во второй попытке. Что вы хотели спросить про квартиру?
— Как вы думаете, хозяйка, когда говорила, что сдаёт комнаты при условии, что жильцы будут прилично себя вести и не захламлять дом, имела в виду так же и маленький флигель?