— Имеете в виду, надо ли прилично себя вести и в маленьком флигеле, или имеем ли мы право его захламлять?
— Всё шутите. Рад, что у вас хорошее настроение. Мне надо перевезти ещё три чемодана с бумагами. У меня в комнате их поставить уже решительно негде. Я хочу поставить их там, естественно, на время, ведь он всё равно пустует.
— Насколько я помню, флигель не входит в состав тех помещений, которые снимаете вы или я.
— Да, это верно, — вздохнул Кромов, — но не тратить же деньги на съём комнаты только затем, чтобы сложить там три чемодана. А Марта Генриховна человек принципиальный, наверняка упрётся.
Мартой Генриховной звали хозяйку дома, где пару месяцев назад руководство Технического училища сняло квартиры для своих служащих и преподавателей. Это был небольшой трёхэтажный дом. Часть первого этажа занимала торговая лавка, другая была занята самой хозяйкой, второй и третий этажи были выставлены на аренду.
Я решил воспользоваться представившейся возможностью, а не так давно туда решил переселиться и Кромов. Правда, если я переехал за два дня, то переезд Кромова длился уже второй месяц. Ему нужно было перевести такой ворох всевозможных бумаг, которые раньше он хранил во всяких каморках в здании университета, что каждое воскресение у подъезда останавливался извозчик и из коляски вылезал Кромов с очередной партией свёртков и пакетов, которые он планомерно распихивал по всем углам.
— Не волнуйтесь, — говорил он хозяйке, которая смотрела на него насупленным взором, — когда я со всеми этими пакетами разберусь, они будут занимать гораздо меньше места.
И вот теперь осталась последняя партия из трёх чемоданов, которые надо было куда-то пристроить.
— Чемоданы крепкие? — спросил я.
— Да. Отличная работа. На них можно даже встать ногами, и то не продавятся.
— Тогда ладно. Готов временно сложить их у себя в комнате рядом со столом. Накрою скатертью, будет как тумбочка. Но только временно! Согласны?
— Конечно. Тогда сегодня вечером я их и привезу.
Я протянул Кромову полученное мною письмо.
— Приглашение на бал в Набережный дворец. Что скажете? — спросил я. Он взял в руки приглашение и осмотрел его внимательным взглядом.
— Ваш князь просто каллиграф, великолепная подпись, — ответил он, — кроме того, не ленится сам подписывать все приглашения. Ну что ж, бумага отличного качества, гербовая, видимо, князь не скупится, когда дело касается его фонда, впрочем, по манере ставить подпись, можно сказать…
— Стоп, стоп, стоп! Я спросил вас о другом. Не хотите завтра составить мне компанию?
Мой товарищ заложил руки за спину и тяжело вздохнул.
— Нет, — со вздохом ответил он, — не хочу портить вам компанию своим мрачным расположением духа. Вы сами видите, неурядицы последних дней нагнали на меня невыносимую тоску. Что за смысл в получении знаний, коли они оказываются бесполезными и никому не нужными. Так что идите один, друг мой, веселитесь, я же останусь дома. Для балов я сейчас явно не гожусь.
— Да? Считаете, что хандра поможет вам в расшифровывании этих исторических иероглифов? Все будут весьма рады видеть вас, и думаю, бал гораздо лучше поднимет вам настроение, чем копание в старых рукописях.
В ответ на это Кромов только пожал плечами.
— Дело ваше, но если так пойдёт и дальше, вы скоро из дому будете выходить, только если случится кража века не меньше.
На следующее утро, выйдя в общую гостиную, я увидел Кромова сидящим в кресле посреди комнаты. Вчера вечером он, наконец, закончил переезд и последние три чемодана были временно водворены ко мне.
— Ну как, по поводу бала не передумали? — спросил я его. Однако мой новый сосед явно не собирался подниматься с кресла, в котором сидел, вытянув свои ноги чуть ли не на середину комнаты.
— Нет, не передумал. А вдруг, как только вы уйдёте, прибежит посыльный с сообщением о краже века. Вот будет обидно упустить такой случай.
Я засмеялся и, пожелав ему, чтобы всё так и случилось, вышел из дому. Погода была ясной, и, не став брать экипаж, я отправился пешком. У нас в клубе, уже пару недель шли разговоры о предстоящем приеме у князя Вышатова. Капитан Дормидонтов, наиболее активно участвовавший в работе фонда, заявлял, что на балу нам доведётся увидеть, как он выразился, «знаменательное событие».
В 3 часа дня я подошёл к Набережному дворцу. Признаться, не знаю, почему дворец получил именно такое название, так как от набережной он стоит довольно далеко. Может, раньше не существовало домов, которые теперь стояли между дворцом и рекой, а может, по площади перед дворцом ранее протекала какая-нибудь речушка или канал. Я позвонил. Дверь открыл дворецкий. Это был высокий мужчина весьма представительской внешности, с несколько надменным взглядом и огромными бакенбардами фасона, который вышел из моды лет двадцать назад. По прошлым посещениям я запомнил его фамилию — Брюсов. Дворецкий посмотрел моё приглашение, принял входную плату и указал рукой на широкую лестницу, которая вела на второй этаж в парадную залу.