ВЕСТЕРМАН. Каким образом вы намереваетесь обезвредить Комитет?
ФИЛИППО. Это дело требует большого такта и дальновидности. Комитет сделался сердцем государства, поэтому его трогать нельзя. Нужно отнять у него – без малейшего шума – ресурс власти, превосходящий его компетенции, и вновь разделить эту власть между правомочными органами, оставив ему круг изначальных, легальных функций.
ВЕСТЕРМАН (напряженно). Ну хорошо, но каким образом вы намерены этого достичь?
ФИЛИППО (несколько неуверенно). В крайнем случае… даже при помощи вооруженных секций. Потому что всеобщей воле, выраженной непосредственно, Комитет противиться не сможет. Но для этого секции должны пройти основательную моральную подготовку и предоставить гарантии, что престиж правительства не понесет урона.
ВЕСТЕРМАН (в волнении). Именно такой план я и предлагал Дантону. Слово в слово такой же. И у меня как раз под рукой имеются средства: Венсан приуготовил несколько секций для своих целей – остается только нагнуться и подобрать!
КАМИЛЛ. Вот так шанс! Нужно немедленно…
ФИЛИППО (сдвинув брови). Но генерал! Ведь в таком случае не будет никакой моральной подготовки! Вы бы неумышленно осуществили… государственный переворот.
ДЕЛАКРУА. Ни в коем случае! За поведение частей отвечает военачальник. Так что…
ФИЛИППО (задумчиво). Н-ну да… если военачальнику можно доверять в том смысле, что он не допустит злоупотреблений ситуацией…
ДЕЛАКРУА. Уникальный шанс! Смелей!
БУРДОН (тихо). А и вправду давно пора…
КАМИЛЛ. Надо сейчас же! Еще сегодня!
ФИЛИППО (убежденный). Да. Вы правы.
ВЕСТЕРМАН. Вот видите – а Дантон между тем не хочет.
Всеобщее изумление.
КАМИЛЛ. Помилуй, Жорж! Но почему?
ДЕЛАКРУА. Знаешь ли… ты меня поражаешь.
БУРДОН. Ну… У Дантона должны быть веские причины…
ДАНТОН. Я сказал: нет.
Минутная пауза.
ФИЛИППО. В таком случае вы трус.
ДАНТОН (вскакивая на ноги). Что ты сказал?..
ФИЛИППО. Что ты струсил.
Дантон бросается к нему. Филиппо ждет, не двигаясь с места. Другие становятся между ними.
ДАНТОН (овладев собой). Подобная инсинуация не может меня задеть: она чересчур нелепа. Филиппо – почтенный ученый, но он никогда не сталкивался с массами. А потому не знает, что восстание никто не может контролировать. Секции, коль скоро их направят в Тюильри, могут внезапно обрушиться на Конвент, разнести Комитеты – а военачальник смотрел бы на это, бессильный что-либо предпринять.
ФИЛИППО. Вы клевещете на блестящую дисциплину и гражданскую сознательность парижских секций!
ДАНТОН (мирно). Нет, я знаю массы. Одним словом, друзья, я не согласен на государственный переворот, как это справедливо назвал Филиппо. Мы должны сосредоточить силы на чисто парламентской атаке. Мы должны открыть глаза общественности и Конвенту на правонарушения Комитета. Мы должны вести атаку изо дня в день, пока единый вопль негодования не вырвется из ста тысяч глоток, пока разбуженный нами народ не свалит нового тирана.
ДЕЛАКРУА (предостерегающе). Ой, Дантон… осторожней! Одного неверного шага достаточно, чтобы утратить власть над Центром! А ведь это наш главный козырь! Если мы его лишимся… то что тогда?
ВЕСТЕРМАН (лихорадочно). Вот и я то же самое говорил!
Дантон бросает на них обоих свирепый взгляд.
ДАНТОН. Да! Филиппо прав: Комспас трогать нельзя… пока что. А посему, друзья, будем атаковать его не напрямую, а опосредованно, через Комитет безопасности. План кампании у меня готов. Бурдон, завтра ты откроешь огонь. Потребуй тщательной ревизии личного состава Комбеза. Ты должен добиться ареста их главного агента, Эрона.
Ах, друзья, деспотизму не так-то просто будет заглушить наш голос. Люди поддержат нас, ибо знают, что в нас Свобода обрела своих последних защитников. Дерзайте, товарищи!
БУРДОН (бормочет). Ну-ну, дерзать… мы должны подвергать себя опасности, атаковать Комитеты в открытую… а сам-то он если и выступит иной раз в Конвенте… то непременно в пользу тех же Комитетов.
ДАНТОН (прищурившись). Ты что-то сказал, Бурдон?.. Я не расслышал?..
БУРДОН (смущенно). Нет… я ничего…
ДАНТОН. Ты что, хочешь, чтобы любой ребенок видел наши планы насквозь?.. (Переменив тон, обращается ко всем.) Как только Конвент очнется и стряхнет позорное ярмо горстки узурпаторов, Республика будет спасена. И тогда мы вольны будем вернуться в тень анонимного, скромного существования. Тишина и покой среди всеобщего счастья будут нам единственной, но сладостной наградой.