ЛЕНДЕ. Это клевета!
РОБЕСПЬЕР. Что такое свидетельство предателя Мирабо? Коллеги! Это не мы остановили паническое бегство правительства из столицы при известии о взятии Лонгви…
БИЙО. И не мы устроили в Париже сентябрьскую резню.
КОЛЛО. Не мы растратили восемьсот тысяч на посту в кабинете…
КАРНО. Не мы вступили в преступный сговор с врагом. Не мы умышленно упустили выгоду двух побед…
РОБЕСПЬЕР (ухватившись за это). Это Дюмурье, а не Дантон!
СЕН-ЖЮСТ. Это не он, это всего лишь его рука!
БАРЕР. Не мы сулили корону любому желающему в Европе…
БИЙО. Не мы поставили Республику на грань банкротства бездарной тактикой первого Комитета спасения…
СЕН-ЖЮСТ. И наконец, не мы, Робеспьер, пытаемся теперь разбить Революцию, чтобы после всего этого остаться безнаказанными.
Мгновение тишины.
БИЙО. Ну как, Робеспьер? Твой приступ горячки прошел?
РОБЕСПЬЕР (делает вдох). Ни одно из этих чудовищных обвинений не подкрепляется юридически значимыми доказательствами.
Протест и одобрение.
БИЙО. Адвокатская увертка, Робеспьер! Вот за что ты вынужден цепляться!
КАРНО. Каждое из этих обвинений – непреложный факт!
КОЛЛО (прерывает спор возгласом, как будто бы нечто припомнив). Ах да!.. Кстати о доказательствах. (Звонит в колокольчик. Входит Пристав.) Позовите, пожалуйста, гражданина Амара из Комитета безопасности. (Поворачивается к коллеге.) Полагаю, однако, что ты больше не упорствуешь в своей… фантазии, Робеспьер? (Робеспьер сидит погруженный в раздумья; вполне возможно, что он не слыхал вопроса.) С другой стороны, Бийо… обезвредить Дантона не так-то просто. Мы не можем взять и арестовать его прямо сейчас.
Одобрение, особенно со стороны Барера.
БИЙО.Разумеется, нет. Мы организуем кампанию. Прежде всего нужно плотно окружить его и оттолкнуть от него общественность…
РОБЕСПЬЕР (выпрямляется). Коллеги, отдать Дантона под Трибунал – на это я не могу согласиться ни при каких обстоятельствах.
БИЙО (вздрагивает, пораженный ужасным подозрением). Робеспьер… ты боишься!
РОБЕСПЬЕР. Коллеги, Дантон – это отдельный человек. Мы – это Революция. Вместо того чтобы пожирать друг друга на радость врагам, лучше поймаем его за лапу и заставим служить нам.
КОЛЛО. Э, Робеспьер! Это рыцарская поэма, а не тактический план!
РОБЕСПЬЕР. Не спорю, рубить головы легче. Послушайте, я убежден, что Дантон всегда действовал без злого умысла. (Взрыв смеха; негодование; аплодисменты.) Его пагубные идеи говорят лишь о нехватке тактических умений – не о преступных намерениях. А теперь он с ужасом видит, что любой из его ошибок можно приписать чудовищный смысл. Дантон – натура примитивная, в моральном плане слаборазвитая. Когда ему грозит опасность, он теряет голову и готов купить себе жизнь даже ценой преступления. Сегодня он с ума сходит от страха, отсюда все его выходки. Коллеги, что он такое рядом с нами? Он ведь идет ко дну! Обезглавить его теперь, когда он почти беззащитен, – это бессмысленное варварство.
БИЙО (с ненавистью). Какая у тебя прекрасная душа, коллега.
СЕН-ЖЮСТ (лениво, как бы самому себе). Беззащитен… бесподобно.
РОБЕСПЬЕР. Это так! Его единственным серьезным оружием был «Старый кордельер». С его помощью он подчинял себе умы масс. Мы закрыли журнал одним росчерком пера. Теперь Дантон беззащитен.
КОЛЛО. Ну конечно. Назавтра Камилл начнет выпускать «Молодого якобинца». Беззащитен!
РОБЕСПЬЕР. Это ничего не значит! Сам Дантон не умеет ни думать, ни писать; поэтому достаточно…
КОЛЛО (понизив голос, прищурившись). …устранить Камилла.
Напряжение, тишина.
РОБЕСПЬЕР (у которого сердце так и замерло). …привлечь Камилла на свою сторону, Колло. Это дитя хватается за любой блестящий обрывок мысли. Он сделается фанатиком наших идей, если только мы сможем подать их в эффектной драматической форме. А как пропагандисту Камиллу просто цены нет! Однако не об этом теленке речь.
КОЛЛО. И как ты думаешь осуществить сии поэтические намерения?
РОБЕСПЬЕР. Арестовать под пустячным предлогом – как недавно Эро – всех лидеров дантонистской оппозиции в Конвенте: Делакруа, Бурдона, Мерлена де Тионвиля и прочих. Камилл, устрашенный последствиями своих проделок, не скоро еще заговорит. Дантон же окажется вдруг в абсолютном одиночестве. Бежать он не может, а значит, волей-неволей придет к нам. Мы его примем; а зная, что сохранность его бесценной особы зависит от хорошего поведения, он будет изо всех сил служить правительству, покуда не выдохнется.