- Ты неисправим, Жан! Не вижу ничего постыдного, спрашивая цену вещи. Ты ведь снимаешь номер в отеле, не интересуясь его стоимостью. Куда более богатые люди, чем мы, не стесняются...
Грузовичок Дика Уэллера сновал взад и вперед. Фершо и не пытался уснуть. Когда вернется Мишель?
Что он там делает? Он ушел надолго, и не придет раньше, чем в городе не прекратится оживление. Это было сильнее его. Он словно цеплялся за последний огонек, за последний открытый бар.
Фершо чувствовал приближение приступа, и ему было страшно. Он находился один в квартире и даже в доме, потому что обращаться за помощью к Вуольтам, занимавшим второй этаж, ему не хотелось.
Приступ всегда начинался одинаково: достаточно было о нем подумать. Сердце его, вероятно, было здоровым, как утверждали врачи. Но тут в груди все вдруг приходило в движение. Казалось, что внутренние органы сжимаются, как губка. Одиночество становилось невыносимым. Тем более, он знал: что-то жило в нем теперь своей, независимой от остального организма, жизнью. Казалось, сердце, внезапно обретя независимость, начинало биться с невероятной быстротой.
Мишель никогда не поймет ту боль, которую причинял ему. Он был незлым человеком. Это была не его вина.
Устоит ли Фершо от искушения встать и выйти на улицу? Обычно это случалось не сразу. Ему ведь было стыдно. Сколько раз уже он тащился как нищий до порта, до Джефа. Сколько раз приоткрывал там дверь, чтобы спросить:
- Вы здесь, Мишель?
Ну да. Он был здесь. Играл в карты с Ником Вондрасом, Джефом и одним из двух сутенеров.
В первое время тот вставал и шел за ним. При этом Фершо извинялся:
- Я не хотел вас беспокоить. Но я уверен - приближается приступ.
Теперь тот просто кричал ему со своего места:
- В чем дело? Я что, не имею права сыграть партию?
Нет! Фершо не сиделось на месте. Он был уверен, что его сердце в конце концов выскочит из груди. Он стал поспешно кое-как одеваться в темноте. Вуольты наверняка услышат его шаги и станут посмеиваться:
- Старик снова отправился на поиски своего секретаря!
Он тоже миновал особый квартал, заглядывая в подвальчики. Его здесь знали. Но даже не утруждались спросить, что он ищет. Только бретонка бросила ему мимоходом:
- Вы ищете Мишеля? Он только что проехал на фиакре с американкой.
Все было именно так. Мишель пригласил свою спутницу прокатиться по городу. И пока фиакр на резиновом ходу вез их вдоль пляжа, он наклонился к ней и нежно сжал руку, которую та у него не отняла. Потом губы его легко прикоснулись к ее полуоткрытым губам. Губы тоже не отстранились. Мистрис Лэмпсон, приняв спокойно поцелуй, сказала:
- А теперь тихо! Потом.
Она несомненно сдержит свое обещание. Но сначала ей хотелось выполнить всю намеченную программу вечера.
Как раз в эту минуту, пошатываясь, Фершо вошел к Джефу, который бросил ему из-за стойки:
- Он заходил сюда три или четыре часа назад.
Что бы сказал Джеф, если бы знал, что приоткрывший дверь старик не какой-то там бедняк, а Дьедонне Фершо, великий Фершо из Убанги? В какое сравнение все они могли тут идти с этим человеком!
Джеф был каторжником и так этим гордился, что вот уже в течение двадцати лет брился наголо. Что совершил он такого необыкновенного? Кем был? Как и многие, приехал на строительство канала. Возможно, убил человека, но этого никто не знал наверняка. Теперь у него было кафе-отель; и как всякий владелец отеля, он каждый вечер подсчитывал выручку и относил ее в банк.
Самым, однако, необыкновенным в их маленьком кружке было то, что все называли его паханом. Среди сводников, обслуживавших своих дам в особом квартале, и среди портовых спекулянтов он разыгрывал из себя главаря банды. К нему привозили пассажиров, которые считали за честь чокнуться с убийцей!
Самым богатым среди них был хозяин "Парижского базара" Ник Вондрас... Левантинец с матовой кожей, напомаженной головой и ухоженными руками, унаследовавший дело от своего дяди Ефраима...
Что ответят ему все эти подонки, если он им скажет: "Я - Дьедонне Фершо"? И надо же, чтобы теперь он, Фершо, бегал по улицам, стуча деревяшкой, в поисках маленького негодяя по имени Мишель?
Совсем позабыв о своем приступе, он думал о том, кем был и кем стал. О том, что если не удастся провернуть дело в Монтевидео, то через четыре или пять лет, если только будет жив, его ждет полная нищета.
Тогда Мишель его бросит, и он останется совсем один на улице.
Фершо вздрагивал всякий раз, когда ему казалось, что он видит знакомую фигуру Мишеля. Он заглядывал в бары, кафе, дансинги. Из того, что он вывез из Франции, у него осталось несколько сот тысяч франков. Бриллианты были украдены на испанском судне. Дельцы Уругвая и Аргентины, у которых он рассчитывал получить крупные суммы, переведенные ему братом, обобрали его, отдав лишь незначительную часть его сбережений.
На прошлой неделе Мишель проиграл в покер Нику, Джефу и сутенерам двести долларов. В этих случаях он плакал, просил прощения, обещал...
Толпа толкала его. Для всех он был господином Луи, слегка безумным, но наверняка очень богатым стариком, который все время тратил на то, чтобы искать своего секретаря.
- Вы не видели Мишеля?
- Он только что был здесь с дамой.
Колон жил, словно в лихорадке. Были открыты двери всех заведений. В одном из баров, куда они на минуту заглянули, его спутница увидела в руках соседа мумифицированную головку индейца.
- Что это такое? Он пояснил.
- Я хочу точно такую же. Да! Непременно...
Тогда он пустился на поиски Голландца. Тысячи людей точно таким же образом разыскивали друг друга. Пассажиры, высадившиеся на берег компаниями, не могли найти своих товарищей и с радостными криками бросались навстречу знакомым.
- Вы не видели Голландца?
Они обнаружили его, слегка пьяного, в убогом подвальчике. Но он уже все продал. Американка пришла в еще большее волнение.
- Узнайте, кому он продал. Я готова перекупить. Они зашли к Джефу.
- Только что тут был старик. Он ищет тебя.
- Пошел он... этот старик!
Обычно в порту стоял один корабль. Оживление в городе продолжалось около трех часов. Между двумя представлениями можно было отдохнуть.