Он же, Моде, никогда не смирится с его поражением. Все его существо восставало не только против скольжения вниз, но и застоя.
Да, он мог пожить какое-то время в доме в дюнах, потом в особняке на улице Шануанесс, затем в маленькой таверне госпожи Снек. Мог целыми днями играть в белот с Фершо и Линой. Но вечно это не могло продолжаться. Вот именно! Мысли его стали проясняться. Стало быть, его контакт с вещами, с людьми мог продолжаться лишь столько времени, сколько нужно было, в каком-то смысле, чтобы из них выкачать всю их суть.
А когда нечего было взять, приходилось идти дальше вперед.
У Фершо ему больше нечего было взять. Тот был физически, морально пуст, обречен на диктовку мемуаров, чтобы погарцевать перед самим собой и Моде.
Все вокруг давило на него. Он думал найти в комнате Рене и отеле Джефа убежище. Но все уже было им осмотрено и сделано тем быстрее, что приняли его совсем не так, как он рассчитывал.
Он был чужим тут и там, в Кане и Дюнкерке. Чужими были и его жена Лина, и мать, и Рене.
Запах кухни, поднимавшийся по лестнице и проникший в комнату, напомнил ему детство, скорее юность, когда жизнь в семье родителей вечно заставляла его ощетиниваться. Таким убожеством, вызывавшем настоящую ненависть, веяло от нее.
Они спустятся вместе, увидят знакомые лица, руки для пожатия, столики со скатертями в квадратах, жирного негра, который будет их обслуживать, и похожую на марсельскую еду, которую трудно переварить.
- Странный ты парень!-произнесла Рене, словно прочитав его мысли, пока он, разлегшись на кровати, курил сигарету.
Он усмехнулся.
Да, странный. В этом они скоро убедятся. Однако совсем в другом смысле этого слова.
В любом случае, парень, который мог быть, как сейчас, ужасно несчастен.
Вздохнув, он поднялся, отодвинул жалюзи, чтобы выбросить окурок через окно.
Обернувшись, Мишель увидел, что Рене готова. Ее улыбка, словно одобряя его, была, несмотря ни на что, немного застенчивой - ведь с ним никогда нельзя было понять, на какой ноге танцевать.
Она напомнила ему Лину, на которую была совсем не похожа. Что стало с Линой? Она сделала все, что могла. Рене тоже делала то, что могла. Может быть, им обеим было трудно сделать что-то большее?
Мишелю стало ее немного жаль, как, бывает, жалеют маленькое животное, которым решают пожертвовать.
И, чтобы придать себе больше уверенности, он погладил ее нежную шею.
- Ты хорошая девочка, - сказал он. После чего стал первым спускаться вниз.
Разрядка наступила неожиданно на девятый день. Сначала пришло письмо, которое Мишель уже перестал ждать. По его расчетам, "Сайта Клара" давно доплыла до Буэнавентуры, первой остановки. С тех пор из Колумбии прибыли два самолета, но на почте "до востребования", куда он ходил утром и вечером, ничего для него не было. Тогда он отправил сначала горькое, саркастическое письмо, а затем, одумавшись, новое, умоляющее.
Мистрис Лэмпсон, однако, написала ему. В доказательство чего он держал теперь конверт с марками и штемпелями. Служащий на почте не мог никак понять, отчего оно пришло с таким опозданием - наверное, заслали не по тому адресу.
Было раннее утро. Мишель мог вскрыть письмо тут же, на почте, прочесть на улице. Но решил из чувства суеверия подождать до того момента, когда окажется в "Вашингтоне".
Вот уже с неделю, как он взял за привычку каждый день, а то и два раза в день заходить в этот огромный англо-американский дворец, расположенный немного в стороне от города, посреди парка с теннисными кортами.
Отель посещали лишь приезжие иностранцы, богатые путешественники и члены американской колонии. Фиакры, проезжавшие по ночам мимо дома Вуольто, направлялись к "Вашингтону". Длинные и бесшумные машины с блестящими никелированными частями стояли перед террасой "Вашингтона". Туда же скакали и ретивые наездники после партии в поло.
Разве не имел он тоже права, как другие, зайти в бар с огромными вентиляторами и глубокими креслами, отделанными светлым ратином?
Босоногие негры в белой форменной одежде по малейшему вашему жесту бесшумно выходили из тени. В шезлонгах на террасе можно было увидеть стариков и знаменитых старух, за каждым жестом которых следили газеты.
Чтобы достичь бара, ему нужно было пройти мимо стойки, за которой, несмотря на жару, сидели молодые люди в костюмах. Неужели они смотрели на него с таким подозрением и иронией потому, что поняли, что он тут посторонний?
Часто ему казалось, что они шушукаются на его счет. Он с первого раза почувствовал себя здесь неловко. При каждом движении черных кариатид ему мерещилось, что его попросят уйти.
Клиенты расхаживали тут с нарочито беспечным видом, фамильярно называя китайца-бармена "Ли". Ли улыбался им щелочками блестящих глаз, всей своей натянутой кожей лица и, не ожидая заказа, начинал готовить коктейль или хватал одну из бутылок с виски.
Это было, вероятно, самое спокойное место во всем Кристобале и Колоне. Не только бесшумно скользившие по плиткам, показывая розовые пятки, огромные, с такой великолепной черной кожей, что она казалась искусственной, негры, но и белые говорили тут вполголоса. Подчас слышался только шелест тридцатидвухстраничных газет, доставленных самолетами из Лондона и Нью-Йорка.
За неделю Мишель не обмолвился здесь ни с кем ни словом. Другие были знакомы друг с другом, входили и молча пожимали руки тех, кто уже устроился, читая или задумчиво покуривая сигареты. Им нечего было сказать друг другу или хватало всего нескольких слов для исполнения какого-то таинственного ритуала.
Естественно, Ли смотрел на Мишеля, как на чужака. Однако тот не сдавался и страдал, обещая сам себе, что они дорого заплатят за его страдание.
Занимая всякий раз одно и то же место возле мраморной колонны, он просил принести ему бумагу с фирмой отеля. На ней он писал каждый день письма Гертруде Лэмпсон. Сюда же он пришел, чтобы наедине прочитать ее ответ и невольно, положив на стол конверт с марками и штемпелями, с вызовом оглянулся на Ли.
Пусть все видят, что он не только пишет, но и получает письма от людей, принадлежащих к тому же кругу, что и постояльцы "Вашингтона".
- Виски, Ли!
Предвкушая удовольствие, он нетерпеливо вскрыл конверт, из которого выпали шесть страничек с фирмой компании "Грейс Лайн", исписанных огромными буквами.