«Вы представляете все это так, что столкновение между нами неминуемо».
«Так оно и есть. Тот, кто пытается нарисовать перед вами будущее, как добрососедство с арабами, жизнь в мире и обоюдном экономическом процветании, в лучшем случае ошибается, в худшем – водит вас за нос. В течение десяти-двадцати ближайших лет будут заниматься одной единственной проблемой: кто будет властвовать в стране. И будут они заниматься этой проблемой не за круглым столом, а в открытом поле, вцепившись в него всеми силами своих ногтей».
Тут в моем воображении возник план, казавшийся мне более обширным, чем царапание и укусы соседствующего с нами народа.
«Почему бы нам не объединиться с арабами, чтобы выгнать англичан? Ведь этого желаем и мы, и они более чем проливать кровь друг друга в пользу третьей стороны?»
Габриэль улыбался, набивал свою трубку табаком, и, казалось, в душе не отвергал полностью моих слов, а я косился на Айю, пытаясь уловить на ее лице, произвел ли на нее впечатление мой вопрос. Но она не сводила глаз со спички, горящей в пальцах Габриэля над трубкой. Ароматный дым синими кольцами вился в воздухе, и снова она не прислушивалась к беседе, а странно улыбалась каким-то внутренним, то ли мыслям, то ли чувствам, следя за кольцами дыма. Я понял, что трубка захватила ее внимание, которое, казалось, предназначено мне, в то время как он отнесся с явным вниманием к моим словам, блеснув на меня зелеными своими глазами поверх дымовой завесы.
«Идея союза с арабами, и признаю, что в ней есть нечто притягательное, ибо «двое лучше, чем один», страдает одним небольшим недостатком».
Когда Габриэль употреблял выражение «небольшой недостаток», ясно было, что речь идет о недостатке большом и решающем. И тут уже ослабевшее мое внимание вспыхнуло с новой силой.
«Недостаток в том, – продолжал он, – что мы зависим от их желания вступить в такой союз. Но все говорит о том, что нет у них такого желания. Он не поймут этого, ибо такой союз полагает дележ трофеев между союзниками после ухода британцев. А это именно то, чего они не хотят. Видели ли вы когда-нибудь их демонстрации у мечети Наби Муса, то есть, по сути, пророка Моисея, которого они считают своим?
Выяснилось, что не видели.
«Как же так? Ведь вы достаточно взрослые, чтобы видеть не только карнавал в Пурим или походы в Ту Би-Шват…»
Мы сидели, опустив головы.
«Итак, те, кто слышал скандирования арабов у Наби Муса, знает каковы у них намерения. Имеющий уши, да услышит: «Палестина наша, а евреи наши псы» или «Суд Мухаммеда – меч!»
«Вы знаете арабский? – спросил явно изумленный Ааон.
«Так, немного».
«Ну, и как же нам защищаться от меча Мухаммеда?»
«Вот, – мгновенно и резко отреагировал Габриэль, – в твоем вопросе и заключена наша слабость. Ибо, главное, не ограничиваться оборонительной позицией. Необходима позиция атакующая, причем, в любой момент, когда это возможно. Судьба этой страны решится не в обороне, а в наступлении».
«Доктор Розенблюм испугался бы, услышав эти слова», – неожиданно словно бы пробудилась из какой-то бесчувственности Айя, – доктор Розенблюм полагает, что только Еврейский Национальный фонд освободит эту землю».
Она произнесла это медленно, и как-то беспомощно, как человек, который уже ни в чем не уверен.
«Потому я и не говорю этого доктору Розенблюму и таким, как он, а лишь в самом узком кругу», – сказал Габриэль.
Он сжал губы на слове «узкий» и оглядел всех нас пристальным, изучающим взглядом. Это был первый раз, когда он четко отделил себя от всех остальных учителей, и видно было, что это ему дается нелегко.
С почти болезненной пристрастностью следя за лицом Айи, я вдруг заметил, что бледность разлилась по ее щекам и лбу. Она вышла на балкон. Остальные продолжали беседу. Я оказался рядом с ней.
«Что случилось?»
«Не знаю… Все здесь слишком остро… этот резкий запах табака… И все эти разговоры… Я почувствовала себя плохо. Каково твое мнение о господине Тироше?»
«Человек интересный».
«Интересный и опасный. Разве не так?»
«Не знаю».
«А кто она, эта девушка, по-твоему?»
«Какая девушка?»
«На портрете, который стоит на его столе?»
«А, да. Не знаю».
На миг я ощутил себя человеком, от которого нет никакой пользы. Из комнаты доходили до нас голоса беседующих. Яир спрашивал Габриэля, имеет ли он что-либо против Еврейского Национального фонда. Нет – отвечал тот, пока можно за деньги приобретать землю. Но дни таких покупок по договорам и купчим сочтены. И голубая коробочка фонда для сбора денег – средство временное и ограниченное.
«Но разве богатые арабские землевладельцы не обогащаются еще больше? Зачем им-то отказываться от этого?»